Набат. Агатовый перстень
Шрифт:
— Товарищ Амирджанов, не поедете ли вы со мной на базар в Магиан?
— А? Что? Какой базар?
— Там, я слышал сегодня резали барана... Восхитительная баранина, се...
— Что вы здесь сидите?! — грубо сказал Амирджанов. — Здесь не нужны джигиты-переводчики, когда обсуждаются такие вопросы! Убирайтесь!
По тому, как сразу почернело лицо Алаярбека Даниарбека, доктор сразу понял, что надвигается гроза. Алаярбек Даниарбек скроил наивнейшую улыбочку и проговорил наставительно:
— Ах, вы, безусловно, правы, в политике вы мудрец... Если ты, друг, держишь руку над норой,
— Нет, — отрезал Амирджанов и снова обратился к Файзи: — А всё же когда мы выступаем?
— Когда вернётся из разведки с озера Искандер-Куль мой заместитель Юнус Нуриддин, — любезно ответил Файзи. В глазах его прыгали лукавые огоньки.
— А! И он здесь!
То ли показалось доктору, но при имени Юнуса по круглому красному лицу Амриджанова скользнула тень.
Всё утро Амирджанов не отходил от Файзи, и доктор уже отчаялся, что ему удастся поделиться с командиром добровольческого отряда своими сомнениями.
Около полудня вдруг Файзи отдал приказ выступать. В лагере сразу же поднялась суета.
— Вы же сказали, — едва выдавливая от ярости из себя слова, проговорил Амирджанов, — что решили ждать... этого... Этого Юнуса... когда он вернётся из разведки!
— Я передумал... — спокойно заметил Файзи.
— Но... но это непоследовательно, это...
— Юнус догонит нас на перевале. А в случае чего, если кто-нибудь поедет за нами, Юнус предупредит нас вовремя.
Помогая Алаярбеку Даниарбеку седлать коней, Пётр Иванович недоумевал: «Действительно. С чего бы это такая спешка? Утром одно, в полдень другое».
Впрочем, он вспомнил, что к Файзи после завтрака подходил какой-то запылённый усталый горец и сказал ему на ухо несколько слов.
«Очевидно, — думал Пётр Иванович, — он сообщил Файзи что-то важное». Когда они уже пустились в путь, не выдержав, он рассказал Алаярбеку Даниарбеку о встрече Амирджанова с какими-то людьми в магианском дворике.
Алаярбек Даниарбек позеленел:
– Басмачи! То были басмачи, — зашипел он. — Этот Амирджанов с кривыми мыслями. Басмач!
— Он военком... и вдруг басмач! —усомнился Пётр Иванович. — Ну, уж вы сразу возведёте такое обвинение... Ведет он себя, конечно... Думаю, что тут замешаны джадиды... хотят помешать Файзи.
— Та же пища, та же чашка, — что джадид, что басмач — одно и то же, — вдруг проговорил Алаярбек Даниарбек с такой злостью, что Пётр Иванович с удивлением глянул на него.
— Как бы мне поговорить с Файзи без этого... господина.
— Сейчас, — проговорил Алаярбек Даниарбек. Он погнал своего Белка вперёд, втиснулся между гранитной стенкой и Амирджановым, так что у того, конь захрапев от ужаса, начал перебирать ногами на самом краю узенькой тропинки и остановился.
— Проклятие тебе на голову, Белок, куда тебя дивы понесли, — кричал Алаярбек Даниарбек. — Ох, ох!.. Трижды ты дурак: тебе скажи — сними шапку, а ты и голову снимешь. Ты же меня чуть не погубил. Опять вперед полез. Чуть начальника в пропасть не столкнул. Уважаемый Амирджанов, у вас подпруга на ниточке держится,
Побледнев, Амирджанов замер в седле, боясь даже глянуть вниз, где в четырехстах футах — под откосом — виднелись крыши домиков и зеленеющие верхушки ветел. Алаярбек Даниарбек с поразительной предупредительностью соскочил с Белка и повёл под уздцы коня Амирджанова. Выведя его на небольшую площадку, он махнул рукой доктору, дескать, проезжайте спокойно, а сам, приговаривая: «Какие теперь скверные подпруги делают... Да вы не беспокойтесь... Не слезайте, товарищ Амирджанов, я и так вам поправлю, подтяну», — принялся, кряхтя и пыхтя, перевязывать и натягивать подпругу. И доктор, и десятка два бойцов проехали мимо, а Алаярбек Даниарбек всё ещё возился с подпругой, проклиная всех шорников мира и, в частности, самаркандских. И всё большей выразительностью отличались его проклятия, хотя шорники совсем их не заслужили ибо подпруга на коне Амирджанова отличалась добротной и даже изящной выделкой и вообще была в полном порядке.
Файзи ещё более помрачнел, когда выслушал сомнения и предположения доктора. К сожалению, ничего определенного сказать он не мог. Амирджанов имел при себе очень крепкие мандаты и письма. А назначение военным комиссаром в Самаркандскую область он получил после демобилизации из Красной Армии «по состоянию здоровья». Нет, трудно что-нибудь сказать. Сомнения мучили Файзи. С тревогой и горечью поглядывал он на высившиеся скалы и вершины. В таком месте пропасть можно ни за грош. Мучился Файзи страшно: отряд у него в триста пять сабель! И каких сабель! Бойцы у него — пролетарии испытанные, не знающие страха. И вдруг? Обидно, что такой случай произошел в самом начале похода. Вернуться нельзя, ведь командование рассчитывает на него, Файзи. Дела там в тылу у Энвера предстоят ответственнейшие. Что делать, что делать? Идти вперёд — неразумно. Вернуться — невозможно.
Файзи берёт в руки планшет, и они с доктором, не обращая внимания на то, что кони ступают по головоломному оврингу, начинают изучать карту. Но, увы, на карте ничего подходящего нет. Единственный путь — тот, по которому они сейчас едут, единственная как будто тропа. Что же делать?!
Тогда Файзи слышит тихий голос Петра Ивановича:
— Всё знает Алаярбек Даниарбек. В прошлом он ездил здесь с экспедициями, знает каждый камень. Посоветуемся с ним.
Чрезвычайно польщен доверием Алаярбек Даниарбек. Он скромно потупляет глаза и произносит:
— Что юноша разглядит лишь в зеркале, — и он пальцем тыкает себя в грудь, — то старик увидит в необожженном кирпиче...
Теперь роли меняются: Алаярбек Даниарбек едет с Файзи, а доктор оказывается рядом с военкомом. Скептически поглядывая на расплывшийся зад Амирджанова, Пётр Иванович заметил:
— Великий Абу Али ибн-Сина в своем бессмертном «Каноне» писал о вреде обжорства.
— Откуда вы, русский, можете знать, что говорил или писал великий наш учёный ибн-Сина — с досадой заметил Амирджанов, отчаянно вытягивая свою толстую шею и стараясь через мохнатые шапки бойцов разглядеть, кто там впереди разговаривает с командиром отряда.