Набат

Цаголов Василий Македонович

Полковник вынул из портсигара папиросу.

Улыбнулся Хетагуров.

— Война показывает, что надо отходить от трафаретов. Мы готовимся воевать в новых условиях. Что это значит? Наступать будем мы, а противник — обороняться. Он, безусловно, окажет самое упорное сопротивление, чтобы удержаться. А потом, у него больше техники! Значит, надо нам предугадать все. Садись, Матюшкин.

Генерал положил руки на стол, скрестил пальцы:

— Требую от вас в каждом бою вести учет огневых точек противника, составьте схему обороны. А чтобы вскрыть систему артиллерийской обороны, достаточно использовать два-три танка, чтобы вызвать огонь. Вы понимаете, надеюсь, меня, что и танки нельзя

пускать на верную гибель. Значит, надо подобрать отчаянных, сметливых людей, на местности до мелочей продумать операцию… Я против бессмысленных потерь. К нам идет пополнение из училищ, с ними надо день и ночь работать. То, о чем я говорю, — прописные истины… А ведь еще несколько дней назад мы воевали иначе. Почему? Перед нами стояла иная задача, нежели сегодня! Мы оборонялись… Это была активная оборона… В оперативном отделе штаба армии придумали, например, немудреный способ ориентироваться ночью. Зажигаются два костра на расстоянии километра друг от друга, — генерал развел в сторону руки. — Если командир полка видит их порознь, то полк сбился с курса, если же костры совмещены в одной плоскости, то направление движения выдержано. Просто? Конечно. Если хорошенько подумать, то многое несложно. Почему в наступающие головные батальоны не направить по два-три толковых командира-проводника? Наконец, можно привлечь и местных жителей. Ротные, взводные, все командиры должны с закрытыми глазами ориентироваться ночью на местности. Подготовку к боям, в особенности в ночных условиях, нужно начинать сегодня. Завтра будет поздно. А вы подумали, кто заменит командира в бою, если его ранят, убьют? Командарм приказал подобрать ротным, взводным заместителей из младших командиров и бывалых бойцов. Надо полагать, что и полковой комиссар смертен, и даже комдива может поразить пуля.

— Примем меры, товарищ генерал, — ответил Чанчибадзе.

— Настоящую лекцию прочел я вам.

Генерал устало закрыл глаза, и в сознании пронеслись прошедшие бессонные сутки.

Многое успели…

Вспомнил генерал слова докладчика на полковом собрании коммунистов: «Право на жизнь имеет мужественный защитник Родины». Кому первому в голову пришло это?

Мысли перенесли его в штаб фронта.

…Перед картой расхаживает коренастый командующий фронтом. Он говорит, чуть окая. Соотношение сил изменилось. Противник намеревался двойным оперативным охватом с флангов сомкнуть кольцо окружения к востоку от Москвы, но сам попал в два оперативных мешка, откуда ему нелегко будет выбраться. Немцы ни на флангах, ни в центре фронта не смогли пробить брешь в обороне Москвы и вынуждены перейти к обороне в невыгодных для них условиях, не имея резервов для нового наступления. Диктовать теперь будем мы, товарищи!

…Генерал поднялся, ему подали полушубок.

— Прошу еще раз обратить внимание на ведение боя ночью. Мало у нас опыта. А вам придется управлять боем.

Хетагуров застегнул полушубок.

— От того, как наша армия выполнит приказ командующего, в значительной степени зависит успех контрнаступления войск фронта. Это слова члена Военного Совета фронта… Кленово должны взять в первые два дня! Вы понимаете, какая ответственность легла на наши плечи? Командирам и политработникам на отдых в эти дни времени не отпущено.

У выхода остановился:

— Полковник, сегодня ночью «язык» должен быть в штабе.

— Приказ будет выполнен!

— «Языком» интересуется командарм. Одного, двух… Не скупитесь, — улыбнулся генерал.

— Понятно.

— Усиленно занимайтесь с истребителями танков. Они сознательно идут на верную смерть и не жалейте для них теплого слова.

Генерал вернулся:

— Вы знаете, что мне сказал сегодня

боец? «Если я не сумею подбить танк, то брошусь под гусеницы и, прежде чем оборвется во мне жизнь, я успею выдернуть чеку из гранаты».

Генерал резко повернулся и, не прощаясь, вышел.

— Товарищи командиры! — подал команду Чанчибадзе.

Все встали.

Вышел Хетагуров из землянки и долго ходил на ветру.

От землянки до траншеи было сто сорок шагов по узкому ходу сообщения. Яша же отсчитал сто тридцать шесть и вдруг свернул по траншее вправо. В окопе под натянутой трофейной плащпалаткой сидели бойцы, Яша видел их валенки. Остановился.

— Он на нас танками прет, а мы живой стеной стоим. Один упал, другой… Осталась нас горсточка. Ночью взял, спящих. Никто не ушел. Бежал я с дружками, из вагона выбросился. Ничего, кости остались целы.

— Да, было время жуткое.

— Погоди, еще будет жарко.

— Да нет, фриц уже не тот.

— Керосину не хватает.

— А может, у нас силенка прибавилась?

— И то правда, — согласился Матюшкин. — Помню, в начале воины, в одном окопе сидел я, а в другом сосед… Друг друга не видели в бою. А теперь траншеи. Вроде бы мелочь…

— Какая на войне мелочь?

Одессит приподнял край полога, пригнулся:

— Кролики, митингуете?

Ему обрадовались:

— Главный брехун, привет.

— Айда сюда.

— Ты куда?

— На кудыкину гору. Чтобы ты меня кудыкал, — огрызнулся Яша и пошел, думая о лейтенанте Матюшкине, которого назначили взводным. И Яшу повысили. Если с лейтенантом что случится, то он возьмет командование на себя. Лучше не надо. Пусть Матюшкин живет еще сто лет.

Над картой склонились трое: командарм, Хетагуров и командир партизанского отряда.

— А вот в этом лесу, — палец партизана скользнул по карте, — наша запасная база. В случае нужды отряд уйдет сюда. Но не думаю… В назначенный вами час, Дмитрий Данилович, мы ударим так, что он не успеет опомниться.

— Понятно, — в задумчивости проговорил командарм. — Скажи, а что если мы вас подкрепим людьми и минометами?

— Нет, ни к чему, — запротестовал партизан.

— Почему? — удивился Хетагуров.

— Тысяча активных штыков что-то значат в тылу неприятеля!

— Конечно, — согласились в один голос генералы.

— Поймите нас… Не хочется делить славу на двоих, — отшутился партизан. — Спасибо за заботу.

— А ваши плечи выдержат?

Командарм пытливо посмотрел на него.

— Ноги у нас сильные.

— Ну, ну… Значит, все обговорили?

— Как будто.

— Вопросы к нам есть? — командарм встал.

— Нет, товарищ генерал.

— Тогда не будем терять времени.

Командарм пожал руку партизану.

Партизан и Хетагуров вышли.

Посреди комнаты вытянулся немецкий обер-лейтенант. Командарм ходил из угла в угол, отмеривал комнату широкими шагами.

Командарм остановился и посмотрел в упор на офицера:

— Как можно расстреливать пленных, мирное население? Варварство! Вы не задумывались над тем, что проиграете воину?

— Нет, герр генерал! Ми думаль бистро, далеко наступайт.

— Думали… В этом одна из многих ошибок Гитлера. Вы не сегодня-завтра начнете отступать.

— Понимайт.

— Поздно, батенька… А вы представляете себе русского солдата в Берлине?

Офицер опустил голову.

— По логике вещей он должен мстить, быть лютым зверем.

— Я есть либерал…

— Да уж берите выше. Рабочий! М-да! У вас будет много времени поразмыслить о том, как жить после войны. Хорошенько подумайте, на досуге.