Набат
Шрифт:
У траншеи его ждал ординарец: он подвел коня, придержал стремя.
Трусцой ехали по шоссе в сторону Ракитино. Навстречу попались небольшие санные обозы и четыре грузовика. В кузовах сидели бойцы, а на прицепах подпрыгивали орудия. Провожая их взглядом, генерал с горечью подумал, что усиление обороны за счет перегруппировки собственных войск, временный выход из положения…
Всадники достигли одноэтажной окраины города и напра-
[ В
Танк несся на второй скорости. Хетагуров, чуть высунув голову, наблюдал за ним. Когда же до окопа осталось метров десять, танк круто развернулся. Бойцы с облегчением вздохнули.
— Матюшкин! — позвал Хетагуров. — Скажи этому трусу, что я его отправлю под трибунал.
Маячивший в люке водитель услышал Хетагурова, со слезой в голосе произнес:
— Не могу, понимаете!
— Выполняй приказ! Обстановка какая, знаешь? Проскочи на большой скорости. — Матюшкин положил руку на пистолет. — Ну!
Это возымело действие, лязгнули гусеницы, танк развернулся, сотрясая землю, занял исходную позицию метрах в ста и понесся на окоп.
Бойцы медленно приседали. Когда же скрылся под танком окоп с генералом, все ахнули.
Звон разбившейся бутылки вывел их из оцепенения: ее метнул в уходящий танк генерал.
— Ура!
Выбравшись из окопа с помощью Матюшкина, генерал направился к своему коню.
— Вот что, Матюшкин… Ты боец, а не денщик, и тебе лучше быть во взводе.
— Как прикажете!
— Пойми меня правильно, милый.
— Понимаю!
— Пользы от тебя больше будет.
— Ясное дело.
От взрывов звенело в ушах, к горлу подкатывал ком, того гляди, вывернет. Эх, распластаться бы в окопе, закрыть глаза и уснуть, а там будь что будет.
Уже наступили сумерки, а он все еще не мог прийти в себя, восстановить в памяти закончившийся днем бой. Кажется, сначала разорвалась бомба… Бомба? А почему он не видел самолетов? Это был снаряд, а уже потом прилетели самолеты.
Удивительно, как остался жив? Если еще раз случится такой бой, то по нему в Цахкоме справят поминки.
— Бек, пойди сюда, — позвал Веревкин.
Не хотелось Асланбеку вылезать на мороз, вроде бы в окопе потеплело, надышал под плащ-накидкой.
— Ты что, оглох! — снова окликнул сержант.
До чего у него противный голос. Как только он не замечал этого раньше. Ну что ему надо? Давно не виделись? Мог бы позвать Яшу, он к нему ближе. Яшка сейчас, наверное, не дышит, радуется, что зовут не его.
Хочешь — не хочешь, а иди, вызывает командир. Притворюсь спящим? А может, боевое поручение ему хотят дать?
— Не
Не похоже, по другому бы тогда звучал голос Веревкина.
— Бек.
Не отстанет Веревкин, сколько ни тяни, а идти все равно придется. Попытался встать, но полы шинели примерзли к земле. Отодрал. Потом нарочито медленно разминался, громко кряхтел. Вдруг стал оглядывать окоп. Надо бы в стенке окопа выдолбить углубление для ног. Тут подошел сержант сам.
Он подал Асланбеку руку и потянул его на себя.
— Никак рожаешь?
Чувствуя себя виноватым, Асланбек не мог посмотреть в глаза сержанту.
— А ну, прядется идти в атаку? Пока соберешься, взвод вступит в рукопашную, а ты поспеешь как раз к шапочному разбору. Непорядок.
«Надо же, не поленился, притопал», — думал Асланбек. — Помоги перевязать, — Веревкин сбросил шинель, остался в меховой жилетке и оголил руку выше локтя.
Увидел Асланбек кровь, судорожно глотнул, отвернулся.
— На, вяжи!
Веревкин протянул пакет, лицо перекосилось от боли и холода.
— Чего развесил уши?
Рука сержанта расплылась в глазах Асланбека.
— Тю, да ты, никак, ослеп? — гудел сержант. — Бери выше, да потуже наматывай.
Неслышно появился рядом Яша, встал, широко расставив ноги. Смолчать он не смог.
— Поздравляю с почином, товарищ сержант.
Веревкин кивнул одесситу, не поднимая головы:
— Повезло, брат, царапнуло легонько.
— Чуть левее, и пуля угодила бы в сердце, — проговорил рассудительно Яша. — Раз, и нет сержанта.
— Это точно, — просто ответил Веревкин. — На то она и пуля. Она за умным охотится, а дурака вмиг находит.
— Выходит…
— Выходит, Яша, выходит, — перебил Веревкин, и этим дал понять всем: в любой обстановке он для них командир.
Пока Асланбек помогал сержанту надевать шинель, с лица раненого не сходила болезненная гримаса.
— Ну вот, вроде бы порядок.
Веревкин здоровой рукой застегнул крючки на шинели:
— Знобит что-то… Морозец до косточек пробрал, градусов двадцать будет.
Прислушался Асланбек к голосу Веревкина… Сильный он человек, ни разу не застонал, к санитару не побежал. С такой раной в санбат кладут. Неделю полежал бы в тепле…
— Лучше пусть знобит, чем лежать укрытым холодной землей.
Яша запрыгал на месте.
— Как только кончится война, уеду в Одессу, прямо с поезда на пляж… Ух, прыгну в море и… не вылезу.
— Я буду служить, — сказал сержант. — А ты, Бек?
— В горы уйду! Ты знаешь, как трава пахнет?
— Нет.
— Э-э, — махнул рукой Асланбек.