Набат
Шрифт:
Девушка-санинструктор пыталась оттащить бойца от пулемета, а он всеми силами упирался.
— Уйди, Галюша, — упрашивал боец.
— Ранен ты, Слава.
— Галка, второй номер я.
— Дурень, пуля навылет прошла.
— Уйди, шарахну, — с угрозой сказал Слава.
Галя опустилась на дно траншеи, вытянула ноги:
— Ну и черт с тобой.
Чтобы не наступить ей на ноги, генералу пришлось перешагнуть через нес.
— Бек, куда делся еще один диск?
— Не знаю.
Голос показался знакомым, не напрягая памяти, генерал вспомнил
— Паразитический элемент, чтобы ты увидел свою Осетию через месяц. Оглох или тебе мои нервы — балалаечные струны?
Генерал задержал шаг.
— А еще ты земляк самого…
Остановился генерал. Значит, боец не признался? Молодец! Вернуться, поговорить с земляком? Возможно, он даже из родного ему Зарамага? Да еще окажется сыном друга детства… Или чего доброго родственником. Повеяло далеким и близким. Почудился запах, который, он будет помнить всегда, нигде не пахнет так, как в его горах: горный воздух приносит аромат близких ледников, камни и те имеют запах, особенно в жаркий день.
Прямо из траншеи вошли в блиндаж. Генерал сразу узнал комиссара дивизии Ганькина, хотя тот стоял спиной к выходу. Он был в шинели моряка и черной ушанке. С левого плеча свисал трофейный автомат, и генерал понял, что на участке Кухаренко обороне пришлось чрезвычайно трудно.
— Командование батальоном я взял на себя. Начальник штаба батальона поднял бойцов в рукопашную. Да, была необходимость. Атаку отбили. У нас три человека убитых, двое тяжелораненых… Для нас много. Понимаю. Комбат? Пытался стрелять в начштаба. За то, что без его команды поднял батальон. …Хорошо. Не приходил.
— Кому вы докладываете? — спросил генерал.
Комиссар попытался выпрямиться, но лицо его исказила боль, и он снова согнулся, торопливо произнес:
— «Тридцать седьмой» рядом со мной.
— Кто? — резко спросил генерал.
— Ваш заместитель, — проговорил комиссар и, не разгибаясь, вытянул руку с трубкой.
— Что с вами?
— Осколок слегка задел спину.
Кивнул генерал и приладил к уху холодную трубку.
— Слушаю! Да, это я… Пробуду столько, сколько нужно. Ищите связь с командармом. Хозяйство «Тридцать шестого» к 18.00 сосредоточить в квадрате… Карту, — попросил Хетагуров.
Матюшкин словно ждал этого — тут же открыл планшетку, развернул карту.
— Поставить задачу кавалеристам от моего имени поручаю вам. Зайти во фланг, а в момент, когда противник перейдет в атаку, — ударить ему в тыл. Доложите обстановку. Так… Почему? Не забывайте о разведке. Сегодня ночью лично отправьте две-три разведгруппы. Держите связь с соседом на левом фланге. У него тихо? Еще раз предупреждаю о разведке. Сегодня ночью и не позже нужен «язык». На переднем крае усильте наблюдение за противником. У меня все!
Хетагуров вернул трубку комиссару дивизии.
Когда Ганькин успел попасть на КП? А что случилось с комбатом, почему комиссар взял на себя командование? Вспомнил почему-то адъютанта Кухаренко. Шел рядом с комбатом, и пуля угодила ему в голову. А не будь его… Судьба… Кажется,
— Ранило Кухаренко? — спросил Хетагуров.
— Он приказал оставить рубеж, — проговорил Ганькин.
Насторожился Хетагуров: отстранил комбата от командования. Ну, что же, очевидно, комиссар поступил правильно. Генерал представил, что бы было, отступи батальон в такой напряженный момент.
— Куда вы его отправили? Вызовите Кухаренко ко мне.
— Он расстрелян, — жестко произнес Ганькин.
На секунду встретились взгляды, и генерал успел прочитать в глазах полкового комиссара: «Не мог я иначе».
— Дважды он приказывал отступить, — комиссар тяжело опустился на ящик, стал рассказывать. — Рота автоматчиков стала обходить нас… Обнаглели… Прорвались на стыке с левым соседом. Кухаренко оцепенел… Тогда начштаба скомандовал всем идти за ним… Я тоже пошел. Надо было… Комбат пришел в себя, выхватил пистолет… А ребята молодцы. Автоматчики двигаются в обход, бьют из минометов, бойцы наши не дрогнули. Испугало поначалу меня их спокойствие. Тут еще танки пошли! Не появись они, успокоил бы я комбата… Танки приближались, а Кухаренко… — стиснул голову комиссар, — что случилось с ним?
Закурил Хетагуров. Он видел Кухаренко в боях, сам назначил комбатом, поверил в него. Выходит, сдали нервы.
— Не знаю, что и написать его жене? — проговорил Ганькин.
— Она-то при чем? — сказал Хетагуров, стараясь не смотреть на комиссара. — Ответьте, что погиб в бою. Пусть о нем будет добрая память в семье.
На душе у Хетагурова было тяжело.
Как бы поступил с комбатом он?.. У комиссара есть выдержка. Не взял бы он на свою душу такой грех без крайней необходимости. А если бы Ганькин не подоспел в батальон?.. Теперь немцы находились бы ближе к Москве на целых четыре километра.
— Матюшкин, карту, — попросил Хетагуров.
Ординарец расстелил карту на кабине от грузовой машины «ЗИС» и отошел на полшага.
Намерения противника стали проясняться еще трое суток назад. Он нацеливался на левый фланг. Пожалуй, и Хетагуров, будь на месте немецких генералов, поступил бы именно так. Овладеть Ракитино, выйти на дорогу Ракитино — Ольхово, нанести удар в направлении Ольхово, отбросить правый фланг армии за Волгу, взять железнодорожный и шоссейный мосты через Московское море. Что же дальше? Как будут действовать две танковые и одна мотострелковая дивизии? Это зависит от обороняющихся, от него, Хетагурова.
Ну, что же, попробуем противостоять противнику. Какими только силами? В танковой бригаде уже нет ни одной целой машины…
Разрывы между частями увеличились. Чем их закрыть? Чем?
Командующий фронтом передал кавалерийскую дивизию. Одну. Она займет оборонительный рубеж на восточном берегу Волги. На подходе, правда, два пехотных полка, но и они нужны в глубине обороны на случай, если противнику удастся прорвать ее.
Успеть бы с круговой обороной… А почему нет?
— Подкрепления не ждите, оно нужно на левом фланге.