Набат
Шрифт:
Машинально генерал кивнул, думая о гордости, лично о своей гордости за свою землю, Родину, советских людей.
— Вы что-то хотите спросить? — поднял воротник шинели комбат.
— Нам приказано… — Хетагуров сделал паузу. — Мы обязаны задержать врага здесь, на этом месте. Ему удалось вклиниться между нами и соседом. Очень большой ценой мы не дали ему прорвать оборону на всю ее глубину. Противник упорно хочет выйти нам в тыл… Обстановка, товарищи, серьезная.
Ополченцы отходили с лопатами, кирками и продолжали долбить землю.
— Ваш батальон, очевидно, вернется в столицу?
— Разве мои товарищи похожи на трусов,
Курочкин снизу вверх провел варежкой по вздернутому носу:
— Мы умеем метко стрелять и в штыковую пойдем.
— Понятно, товарищ комбат.
Генерал представил себе оперативную карту.
…В окопах измотанные беспрерывными боями красноармейцы ведут счет каждой гранате, только в самый критический момент применяют их, в остальных случаях встречают танки бутылками с горючей смесью. А бывают моменты, когда патроны на учете…
Оборона редеет с каждым боем.
Противнику нужна Москва в эту зимнюю кампанию. Не позже! Зачем? Чтобы поднять дух армии и своих союзников после провала октябрьского наступления.
Противник навалился на группу Хетагурова: танки, орудия, минометы. Трудно, невыносимо трудно вести бой на его участке. А какой силы удар должен быть на центральном направлении фронта? Там же развернулись основные бои.
Генерал поднял глаза на Курочкина:
— Вы кем работали до войны?
— До войны? Странно звучит. Старшим научным сотрудником института языкознания Академии наук СССР. Ну, а в тридцатых годах служил в войсках ОГПУ. А вот Лихачев, мой заместитель…
— Изучал языки народов мира, а теперь постигает язык войны, — вмешался в разговор маленький, кругленький, с припухшими глазами ополченец.
Он стоял рядом с комбатом.
Наклонив голову на левый бок, Хетагуров прищурился:
— Значит, вы лингвисты? Самые мирные люди на земле.
— Доктор наук, профессор…
Профессор скинул варежки и потер красные, жилистые руки.
— Вам повезло, — проговорил Курочкин.
— Да, да… Хотели отправить меня в тыл, а я прорвался к военкому и… — профессор всунул руки в варежки. — А военком оказался моим соседом по дому. Представляете.
Он вертел головой: ему мешал шерстяной шарф, намотанный на шею.
— Скажу вам по секрету, я знаю ваш язык и рад буду объясниться на нем.
— Осетинский? — оживился Хетагуров.
— Прекрасно владею иронским и дигорским диалектами.
— Ну, а я из ущелья, где живут туальцы.
— Как же, бывал, бывал…
— AEз райгуырдтaeн Зaeрaeмaeджы, фaeлae дзы рагaeй нae уыдтaeн [43] , — проговорил генерал.
— Къостайaeн мацы бавaeййай? [44] — спросил он.
43
AEз райгуырдтaeн Зaeрaeмaeджы, фaeлae дзы рагaeй нae уыдтaeн — да, я родился в Зарамаге, но давно не был там.
44
Къостайaeн мацы бавaeййай? — не родственник ли вы Коста?
— Иу мыггагaeн стaeм [45] , — ответил, подумав, генерал.
— Уaeдae уae фыдaeлтae уыдысты aeфсымaeртae [46] .
— AEвaeццaeгaeн [47] .
— Ну,
Он не мог стоять на одном месте: переминался, снимал и надевал варежки…
Вдруг он взял генерала под руку, приподнялся на носках больших кирзовых сапог и прошептал:
45
Иу мыггагaeн стaeм — из одного рода мы.
46
Уaeдae уae фыдaeлтae уыдысты aeфсымaeртae — значит, родственники.
47
AEвaeццaeгaeн — очевидно.
— Я был влюблен в осетинку.
— Да ну! — так же шепотом произнес генерал.
— Да, да. Она была прекрасной.
Перед мысленным взором генерала встали Зарамаг, ущелье, горы… Тряхнул он головой… Воспоминаниям не было отпущено времени.
— Одним словом, сегодня-завтра нам придется очень трудно, — он смотрел мимо профессора. — Противник рвется к Москве, и Ставка приказала на нашем участке сковать часть его сил, удержать Ракитино как можно дольше. Приказ выполнить мы обязаны.
— Да, конечно, — проговорил комбат.
— Ну, хорошо, вы останетесь здесь. Устраивайтесь, обживайте свои окопы. Прошу объяснить каждому, товарищ Курочкин, что дороги и обочины заминированы. Не подорвались бы свои на них. Каждый человек дорог нам… — задумчиво проговорил Хетагуров.
Он подумал, что через двое суток, а возможно и на рассвета следующего дня на этом месте оборвется не одна жизнь. Кто знает, что будет с Курочкиным, профессором… А может случиться, что профессор на осетинском языке произнесет над ним слова прощания, а Курочкин будет рассказывать о нем своим внукам.
Война…
— Не маленькие, видели, как минировали, — комбат протер очки, снова нацепил на нос.
— Береженого бог бережет, — мягко сказал генерал.
— Это-то так…
— Вот и хорошо… Действуйте спокойно, осмотрительно. Представьте себе, что вы родились на фронте и всю жизнь воюете. Поверьте, немец тоже думает о смерти, ему тоже не хочется умирать. Он лезет вперед, пока не встретит сильную оборону, а как получит по зубам, так и храбрость куда девается! Вот так-то, дорогие товарищи.
— Товарищ генерал, — громко сказал Курочкин. — Вы хотите успокоить нас, забыв, что батальон состоит из коммунистов и комсомольцев. Мы все как один добровольцы.
— Простите, товарищи. Я никого не думал обижать, но мой долг… Рядом с вами будут бойцы обстрелянные и командиры опытные. Одним словом, желаю успеха!
— До свидания, товарищ генерал.
— Фaeндараст [48] , — громко сказал профессор.
— Бузныг [49] , — генерал сжал ему руку.
48
Фaeндараст — счастливого пути.
49
Бузныг — спасибо.