Набат
Шрифт:
— Почему ж не хотеть, — сказала она. — Хочу.
— Вот. И — сделаем... Только ты меня от себя отведи... Когда вздумаю, тогда буду с тобой, но не так, чтоб все время в мыслях была... Нынче — ладно. И любить нынче буду, а завтра — чтоб знать не знал... Это ничего, что ты ведьма, пускай... Только не оборачивайся ни в кого, не пугай...
Он был совсем пьяный. Катеринка уложила его и долго сидела, раздумывая обо всем, что услышала.
С утра ждала, когда он скажет, чтобы собиралась с ним в магазин — наряжаться, но он был хмурый,
Прислуживала цыганка Дятлову за обедом и смотрела на него, как на обреченного. Ничего он не знает, а ведь управляющий его изведет. Рассказать обо всем?.. Если бы заранее знать, что хозяин отблагодарит хорошо, а вдруг и там потеряешь, и тут ничего не найдешь? И решила пока молчать.
Как одурманенная ходила весь день, ожидая возвращения управляющего. Не она на него, а он на нее мару навел, затмив голову своими посулами.
Нарядов цыганке Лисогонов тогда не привез.
Приговорив нового кучера, зашел с ним к себе домой. Показал времянку, где жить, кучерскую одежду. Всеми условиями кучер остался доволен. Как и Спиридон Самосеев, верил и не верил в подвалившее счастье. Клятвенно обещал, что и морду наест и борода будет еще дремучее.
Кучер запрягал Вихря, а Георгий Иванович доставал из комода чистую рубашку, чтобы переодеться, и задержал взгляд на зеленой коробочке в форме маленького сундучка. Раскрыл ее — золотые сережки с бирюзовыми камешками. Оглянулся, прислушался. Варвара была в кухне, перебирала там с матерью лук.
«Катеринка обрадуется!..» — подумал Георгий Иванович и сунул коробочку в карман.
...Как от наваждения, очнулся Спиридон Самосеев от промелькнувшей своей кучерской недели. Спасибо Фоме Кузьмичу: вдоволь посмеявшись, он разрешил ему идти в шишельную. А управляющий удивился, увидев его опять на заводе.
— Ты зачем? Кто пустил?
Но, узнав, что так распорядился хозяин, больше ничего не сказал.
Через день после этого вышел Самосеев в обеденный перерыв во двор и увидел: стоит перед конторой Вихрь, запряженный в ковровые санки, а на облучке — бородач в кучерской поддевке, перехваченной красным гарусным кушаком, и в шапке, отороченной лисьим мехом. В ожидании управляющего новый кучер закусывал: складным ножом отрезал от шматка сала пласт за пластом, накладывал на хлеб и неторопливо жевал.
«Мое сало жрет, сволочь!.. — с озлоблением смотрел на него Самосеев. — И во всей одеже моей...»
Из конторы вышел управляющий, сел в санки, и кучер, шевельнув вожжами, прикрикнул:
— Эх, залетный!..
Вихрь размашистой рысью рванулся с места.
Глава девятнадцатая
НАКОПЛЕНИЕ СИЛ
— Эй, сынок!.. — окликнул на улице Алексея Брагина квартальный Тюрин. — Подь-ка сюда.
— А-а, Анисим Фаддеич!.. — подошел к нему
Тюрин внимательно осмотрел его с головы до ног, словно стараясь найти какие-то изменения, происшедшие с ним за неделю, поправил шашку, откашлялся.
— По какой надобности ходишь тут?
— А почему бы мне не ходить? Разве запрещено?
— Я не про запрет говорю, а про надобность спрашиваю.
— Да вот подошла надобность — и иду.
— Квартиру сменить не желаешь?
— Нет, не желаю пока.
Тюрин вздохнул и неодобрительно покачал головой.
— Большие неудобства мне доставляешь. Далече за тобой наблюдать.
— А вы возьмите меня к себе, — предложил Алексей. — Вот и близко будет. С утра до ночи буду тогда на ваших глазах.
Тюрин поправил усы, испытующе посмотрел на молодого Брагина и, подумав немного, сказал:
— А что ж, можно... Закуток тебе будет удобный. От печки занавеской его отгородим. Надо с приставом поговорить.
— Вот видите, как хорошо. Сразу договорились, — улыбнулся Алексей. — И мне под вашей охраной будет спокойней, и вам без забот.
— А почему в родительском доме тебе не живется?
— Да так вот... не живется, Анисим Фаддеич.
— Законный наследник — ты. А допустил, что зять всем управляет.
— На то он и управляющий.
— Да, но ты такое пойми: ежели ты неблагонадежный да твой хозяин — маляр тоже на подозрении, что ж тут хорошего выйдет? — вразумлял его Тюрин.
— А по-моему, для вас, Анисим Фаддеич, это кстати. Сразу можете за двумя наблюдать, — сказал Алексей.
Давно бы Тюрин прикрикнул на него, но обезоруживал его Брагин своей вежливостью. Редко когда приходилось слышать городовому, чтобы его по имени-отчеству называли, и он невольно смягчал голос.
— Чем теперь занимаешься?
— Как и в прошлый раз сообщал вам, — малярничаю.
— И не срамотно такое занятие для тебя?
— Да нет, ничего.
— А книжки какие читаешь?
— Как вы мне советовали, больше божественные.
Тюрин недовольно поморщился, еще раз поправил шашку и кашлянул.
— Не задуривай. Не глупее тебя. А когда спрашивают — отвечай. Вот как поселю к себе, тогда и взаправду божественное почитаешь. Библия есть у меня. Толщенная книжища, надолго хватит тебе.
— Отлично, Анисим Фаддеич! — воскликнул Алексей. — Хлопочите у пристава. Я к вам с удовольствием перейду. Будьте здоровы. Теперь уж до той недели...
Уйдя из дому, он поселился у маляра Михаила Матвеича Агутина. Сын Василий в солдаты взят, дома у маляра только старуха-жена.
Не только угол, но и заработок дал Агутин своему жильцу. Увидев, как Алексей пересчитывал последние медяки, сказал:
— Прочухались люди, вспомнили, что Агутин на свете живет. Три заказа вчера получил. Коль не побрезгуешь, могли бы мы, Алексей, с тобой стаковаться. Что заработаем — пополам разобьем. Как тебе это глянется?