Набат
Шрифт:
Спрятал Федот Бодягин эту грамотку на груди и тронулся дальше в путь.
Оживленно было у кладбищенских поселенцев, много гостей пришло к ним и в этот, второй, день пасхи.
— Нет ничего приятней, как гулять по кладбищу. Как вы находите, Клавочка? — говорил филимоновский приказчик дочери трактирщика Шибакова.
— Конечно, если интересные надписи попадаются. Вон там стихами сложено. Пойдемте посмотрим, Яша.
И, держа Яшу за руку, перескакивает Клавочка через вросшие в землю безымянные холмики, упирается грудью в ограду и, щуря глаза, старается прочитать, что написано на дощечке, прикрепленной к кресту.
— А я считаю, что
А Клавочка, будто не замечая ничего, увлечена чтением стихотворной надписи:
Безутешно наше горе,
Ты ушел от нас, Григорий...
И тогда рука Яши смелее подбирается к ее груди...
— Да... Да, душа-человек Селиверстыч был. Доброты непомерной... А уж выпито с ним!.. — расположились приятели у могилы своего друга и чокнулись стаканчиками.
— Надо и ему стаканчик оставить. Дороже такого помина ничего для Селиверстыча быть не может. Пущай возрадуется его душенька.
И добросердый друг покойного Селиверстыча поставил в изголовье могилы доверху налитый стаканчик. А на закуску — кружочек колбаски и половинку соленого огурца.
Какой-то бабе вздумалось поголосить с набором складно сложенных причитаний, но ее остановили:
— Не омрачай, тетка, светлого дня. У покойников тоже праздник, а ты выть затеялась.
На многих лицах если и грусть, то тихая, скрытая, созвучная с умиленной душой.
В дальних уголках, в стороне от прогуливающихся и поминающих, то в одном, то в другом месте задерживались группы рабочих.
Сосредоточенны лица людей, внимательно прислушивающихся к тому, что читает им полушепотом человек.
«Товарищи рабочие! Тяжела ваша жизнь, а облегченья ей нет. С каждым днем все сильнее угнетает хозяин. Обманом людей вел свою жизнь купец Дятлов и обманом продолжает ее как заводчик. Многое он вам обещал, корча из себя благодетеля, а на деле пользовался вашей беззащитностью и беспомощностью. Вместо денег — талоны в лутохинскую лавку, где все дороже и хуже, чем у других, штрафы, сниженные расценки, глумление над человеческой личностью, издевательства — вот все его «благодеяния». В последний раз он придумал брать неустойку с рабочих, хотя срок договора не истек и они согласны были работать до его окончания. Для устрашения рабочих он вызвал стражников и полицию, которая во всем держит его сторону. Не так давно вы хоронили вагранщика Захара Макеева и его дочь, погибшую тоже по вине Дятлова, а теперь на заводе новая жертва. Молодого рабочего Федора Бодягина увезли в больницу с проломленной головой, а его отца Дятлов ограбил на глазах у всех, не выдав заработанные деньги.
Доколе же, товарищи, можно еще вам терпеть? Не верьте заводчику. Обещая увеличить заработок, он снова обманет вас, накладывая на каждого штрафы, а поэтому требуйте их отмены и выплаты заработанных денег наличными, а не талонами. Требуйте полной отмены сверхурочной отработки. Держитесь дружнее, — в сплоченности залог вашей победы. Ни просьбами, ни мольбами вам не добиться улучшения своей жизни. Для этого нужна борьба. Дятлов — паук, кровопийца, ваш враг. Сейчас наступает весна, и он боится, что многие рабочие уйдут с его завода. Пользуйтесь этим, товарищи, и предъявляйте ему свои требования. Он набрал заказов на десятки тысяч рублей, и ему нужна ваша рабочая сила, но не продавайте
Ничего нового не говорилось в листке, и то, о чем сказано в нем, было испытано всеми, но каждый, как в пропасть, заглянул в свою жизнь.
— Все, как есть...
— Конечно, обманом живет. На него, как на вешний лед, можно надеяться: ступишь — да и провалишься.
— А это правильно: самое время нам сейчас свои пунхты поставить ему. Исполняй, и без никаких, не то работать не станем.
— Знают люди, про что написать. Все им досконально известно.
— Какой парень листок подавал — из них, значит?..
— Только это уж через край, — с укором покачивали головой некоторые из степенных рабочих. — По чашкам бей, а самовар не тронь. И полиция и хозяин все это так, а царь, как там ни говори, — помазанник божий. А они до него добираются.
— А что — царь? Чего он тебе дал такого? Нужду одну. Царь, царь... И про Захара Макеева вспомнили правильно и про Бодягиных вот... На хозяине кровь их лежит. Он их убивец.
— Не одного Федота ограбил...
— Листок-то, ребята, куда девать?
— Сохранить надо.
— А как попадешься с им?..
— Давай мне. Я Артамону Ухловскому покажу да еще кому из ребят... В нем, в листке в этом, заряд вложен. Глядишь, и пальнет.
— Тимофей Воскобойников тоже... Слыхал, как сказанул?
— Тимофей — он бесстрашный. Жалко только, что досказать ему не дали... И тут, видишь, полиция. С ней родись, с ней помри... На кладбищу людей не пускали. Где видано?
Старик Федот Бодягин шел в это время по городу. Надо было пройти ему с одного конца на другой, чтобы добраться до заставы, откуда вел большак на Карпели.
Без шапки, которую потерял еще на заводском дворе, когда вырывался из рук стражника, в старом, прожженном и затертом армяке, подпоясанном мочальным обрывком, в разбитых лаптях, шел он и думал, как появится на пороге своей хаты и что, какими словами скажет старухе... А может, потаить от нее, сказать, что Федька остался на заработки?.. Другие мужики расскажут, которые тоже с завода ушли... Да и как от матери скрыть такое... Все равно узнает...
Листок за пазухой, грамотка... Про Федьку сказано в ней... А что сказано?.. Не узнал у парня, который дал, и парень не пояснил ничего... Грамотным дать почитать... А кто в Карпелях грамотный? В волостном правлении писаря, поп да дьякон?.. Которые из мужиков мало-мальски в буковках разбираются — все на заработках, на стороне.
Не терпелось Федоту узнать, что такое говорилось в листке про Федора. До Карпелей еще идти да идти, — тридцать верст до них, и вернее всего попросить какого-нибудь грамотея здесь, в городе.
А грамотей — вот он: около дома сидит пожилой человек в очках и читает газету.
— Дозвольте к вашей милости обратиться... — поклонился ему старик.
Сидевший с газетой человек глянул на него поверх очков и, тряхнув газетой, недовольно проворчал:
— Сколько вас, братец мой, ходит и ходит... Вчера весь день подавали, сегодня...