Набат
Шрифт:
— Я, господин, не про милостыню... Прочитать попросить... — старик достал листок из-за пазухи.
— Что это?
— Про Федора будто сказано...
Господин взял брезгливо листок, прочитал.
— Это что же такое?.. Кто же это посмел?.. — шевелились у него за скулами желваки, и лицо покрывалось красными пятнами. — Как же мог осмелиться ты?.. — приподнявшись и глядя на Федота Бодягина негодующими глазами, подступал он к нему, потрясая листком в воздухе. И, быстро обернувшись к калитке, крикнул:— Савелий, скорей
Федот Бодягин стоял, ничего не понимая, и удивленно глядел на разгневанного господина. Из калитки выскочил рослый плечистый мужик.
— В полицию этого. Вместе пойдем.
Мужик сгреб Федота за шиворот.
— Постой... погоди... Господин хороший, да нешто я...
— Иди, иди знай... Поговоришь там потом...
В полиции вместе с дежурными городовыми был помощник пристава.
— Вот, полюбуйтесь на этакий экземпляр, — указывая на приведенного старика, сказал судья Аристарх Пантелеич. — Прокламации разносит мерзавец! — и протянул помощнику пристава листовку.
— Господин хороший, чего там про Федора сказано?..
— Ты не придуривайся... Ишь, каким простачком прикидывается! Тебе тут покажут Федора, век помнить будешь.
— Да ведь я вас просил...
— Молчать! — топнул ногой помощник пристава и кивнул городовым:—Запереть.
Гулко щелкнул замок в обитой железом двери. Федот Бодягин недоуменно оглядывал узкую, слабо освещенную камеру с крохотным оконцем почти под самым потолком. Оно было забрано толстыми железными прутьями.
«Про Федора-то чего написано?.. Дознаться бы как?..»
Он тут же у двери сел на пол, прислонившись спиной к кирпичной стене, и прикрыл глаза. А в голове гул, колокольный звон... Молоток стучит, заколачивая гробовую крышку. А под ней Федор, Федька лежит...
Глава двадцать пятая
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Громкий стук в дверь разбудил Тимофея Воскобойникова и переполошил старуху хозяйку.
— Кто там?..
— Полиция, открывай.
— Какая полиция? Зачем?..
— Открывай, бабка, а то и тебе худо будет.
В комнате Воскобойникова и в кухне делали обыск. Квартальный Тюрин возился в пыли под кроватью, под столом, пробуя доски пола в поисках тайника, перерыл сундучок с бельем Тимофея, выгреб золу из печки.
На столе лежали книги: сочинения Гоголя и «История Государства Российского» Карамзина.
Обыск ничего не дал, но книги квартальный решил забрать.
— Одевайся, с нами пойдешь, — приказал Тимофею.
Это произошло ночью. А утром Прохор Тишин пошел к Воскобойникову и узнал о случившемся.
— Что он, жулик какой, обыск тут ему делать... Краденое, что ли, напрятал он?.. — возмущалась и сокрушалась хозяйка о своем постояльце.
Тоска душит Прохора. Такая тоска... Он не заметил, как подошел к реке и сел там на береговом пригорке.
Перед
Прохор сидит, обхватив колени руками, стараясь подавить подступающий к горлу ком. Сколько времени жил, зная, что рядом большой, умный друг, а теперь опять сирота сиротой.
Это только начало потерь. А сколько будет их впереди... «Многим придется погибнуть, даже проблеска не увидев, а не то что светлой хорошей жизни. О многих из нас и не вспомнит никто; никогда не узнают, о чем думали мы, как боролись. Но без этих потерь нельзя обойтись», — вспоминает Прохор слова Воскобойникова. Один из таких — сам Тимофей.
— И нам такими же быть, — шепчет Прохор, думая о себе, о Петьке Крапивине, о знакомых малярах и еще о тех, кого видел в будке на третьей версте.
Надо что-то делать, стараться как-то вызволить Тимофея.
Встретился с Петькой Крапивиным, и они решили действовать сообща. Завтра раньше всех прийти на завод и — Петьке у себя в шишельной, а Прохору в обрубной и в литейной — подбивать рабочих на стачку. Заставить самого хозяина добиваться освобождения и возвращения на завод Тимофея. Пускай почует хозяин, что ежели он кремень, то и мы не лозинки. За ворота не выгонит, не те дни теперь, в листовке правильно сказано. И пока что на равных мы с ним: ни он нам, ни мы ему ничего не должны, расквитались. Скорее мы ему пригрозим, что с завода уйдем. Терять нам нечего. Хомутов много стало, только шею успевай подставлять. Кои ушли — не прогадают авось. Так ему это и заявить.
Утром Нечуев тоже пораньше пришел на завод.
— Терешка, Максим, Федосей!.. Дело важное... — подзывал он рабочих к себе и взволнованно говорил об аресте Воскобойникова. — Кирюшка Беляков... Аверьян! Сюда...
— Насчет опохмелки, что ль, хотите сообразить? — подошел незваный десятник Юшков.
— Так точно, насчет... — ответил Нечуев. — А поскольку ты из непьющих, то наш разговор тебе ни к чему. Отвали малость в сторону.
— А я хотел вам сказать... — оглянувшись по сторонам, еще ближе подвинулся к ним Юшков и снизил голос до шепота: — Про листовку слыхали? Есть она... — прижал Юшков локоть к груди, где во внутреннем кармане старенького пиджака лежала у него спрятанная листовка.
— А ты как относишься к ней? — настороженно спросил Нечуев.
— Как надо, так и отношусь. Али я из другого теста слеплен? А если нахожусь на собачьей должности тут, так это еще не значит...
— Ну, тогда извиняй, Юшков, что остерегался тебя, — неловко улыбнулся Нечуев и уже доверительно сообщил ему: — Бастовать будем мы. Воскобойникова выручать.
Прохор встречал рабочих у литейной и тоже договаривался с ними о выручке Тимофея. Одни соглашались без особых раздумий, другие нерешительно мялись.