Набитая рука

Матвеев Евгений Александрович

А я чудак, как тут ни выражайся. И дурак, что гири эти купил себе на новоселье. Даже лозунг придумал сглупу: «Радость — через силу!» Что я хуже других, дескать. Ну, и приобрел две штуки. Каждая достоинством в два пуда, а каждый пуд — это шестнадцать килограммов, как говорится…

Н-да… Прямо судьба их, что ли, разбросала?..

Ага, вот что. Украли ее у меня. И непременно те самые пионеры умыкнули, которые по вопросу макулатуры наведывались. Видят, у человека гиря плохо лежит, ну и фьють ее в качестве металлолома.

— Так, —

говорю я тогда (про себя). — А вот как посещу сейчас эту школу!.. Пусть-ка преподавательский состав узнает, что я за человек. Пусть убедится, что пальца в рот мне лучше не клади! Не надо, как говорится.

Надеваю я при этих моих словах пальто, лезу в карман за ключами… Хвать, а там аккурат и гиря… Лежит, понимаете ли, в кармане, неизвестно как туда угодившая. И главное — лежит, тварь этакая, не извлекается!..

Тогда я сел и говорю (опять про себя):

— Дудки-c! Знаем мы, однако, ваши печки-лавочки и, где раки зимуют, тоже знаем!

Я так сказал оттого, что догадался, в чем причина такого странного на первый взгляд положения вещей.

Потому что ничего странного. Я ведь с гирями-то по ходу дела в ателье заглядывал. У меня там срок выполнения заказа истек, вот я и хотел убедиться, что пальто мое еще не сшито.

Ан, как говорится, несут. И такое оно ладно скроенное, что даже неудобно мне стало.

— Ладно, — говорю я там (про себя). — Что-то здесь неладно. Не так. Небось очки мне втереть хотят. Чтобы у меня возникла мысль, будто пошивочникам теперь любые задачи по плечу.

Но у меня другая мысль зародилась. Глянул я на квитанции, а на моей — один номер, на пальто же — настолько другой, что я тут же и сказал вслух:

— То-то, — говорю, — гуси-лебеди! Посмотрим, как вы мне мой заказ принесете.

Однако смотрю — и с моим номером тащат. Юридически это уже мое пальто. Примерил — фактически тоже мое. Вот я им и говорю:

— Вы меня, друзья, не объегоривайте! Почему на том пальто такие пуговицы, а к моему иные присобачены?

А они нахально:

— Вы хотите сказать, почему одну пуговицу мы сразу к двум пальто не пришиваем?

— Я хочу сказать, — отбрил я их ответственно, — что мне нужна ваша жалобная книга!

Сразу, конечно, убежали менять пуговицы. Но я все равно сел там за столик и хорошенько попесочил их в самой что ни на есть письменной форме.

Так они, негодники, что устроили! Пока я их, это самое, песочил, они одну мою гирю в один мой карман и учредили в отместку. Да так вштопали, что я впопыхах и не заметил.

Да так вштопали, что и не выковыривается теперь. Никак то есть.

А главное что? Главное, что они вроде как бы и жалобу мою опровергли. Пристроить в карман двухпудовик, да так, чтоб клиент не заметил, — это вам не фунт изюма. Радуются, поди, теперь.

А, ей-богу, напрасно! Если ткань из-за этой гири теперь порвется, всему ателье придет теперь настоящий каюк. Хана им, сердешным, потому что не отвертятся.

Тут

я взял и тихонечко так подпрыгнул, сами понимаете зачем. Для лучшей, конечно, расползаемости материала.

По идее он бы и так должен был наглядно треснуть. Без подпрыгивания, как говорится. И даже без гири, если уж на то пошло, потому что сами знаете, какие ткани у нас бывают.

Да. А пальто хоть бы хны.

Ладно. Я ведь и повыше могу подпрыгнуть.

Я и прыгнул повыше. Все равно ни бум-бум. Даже в швах ничего примечательного.

Ну, тогда я так сиганул, что с нижнего этажа по батарее забарабанили. Шумлю я, дескать. Я! А звукопроводимость здания тут будто бы уже и ни при чем!..

Но материал все равно остался в целости, а я пока при своих интересах.

Интересный компот, думаю. Что же мне, теперь для торжества справедливости из окна брякаться?

Расстроился я, повесил пальто на гвоздик и стал ходить по комнате, ища разгадку всей цепи явлений. Закурил.

Хожу, курю, думаю, пальто на гвоздике висит.

И гвоздик еще, подлец этакий, торчит так прямо, что можно подумать, будто промышленность уже несгибаемые гвозди навострилась изготавливать.

И стенка еще эта, ну, в которую я гвоздик вчера вбивал, тоже такая неповрежденная, что можно подумать, будто у нас уже и стенки теперь со знаком качества воздвигают.

Ну, мне-то, конечно, ясно, что ни то ни то — не то. А что? В чем же, раз уж на то пошло, гвоздь вопроса?

И тут меня прямо-таки ужалила мысль: гири!!! В них все дело! Никакие они не двухпудовики, вот что. Хоть и тиснуто на них «32 кг», а на поверку — очковтирательство. Дутые цифры для отчета.

— Чудесно! — говорю я тут же (про себя). — Вот как возьму да предъявлю их для контрольного взвешивания в Палату мер и весов!.. Такие меры примут, такой тарарам заварится!..

Заварится, заварится…

Да только и там, глядишь, не те люди сидят. Бюрократы сидят и жулики и не пойдут навстречу сигнализирующему о вопиющих недостатках человеку.

А то еще и обвесят, как говорится.

СПЛЕЧА

У кого как, а у меня сосед имеется. Сидоров, можно сказать. У нас балконы рядом, но только его балкон так увит плющом, что и сам Сидоров сквозь него едва просвечивает.

Ну, а я — вот он. Мне прятаться от света ни к чему, тем более что я на своем балконе, граждане, петуха содержу. Я его за ногу привязал, и дневной свет ему на пользу.

И так-то вот раз открываю я дверь на балкон, чтоб пшена петуху посыпать, как вдруг, откуда ни возьмись, какая-то кирпичина — порх на балкон, хрясь моего петуха по кумполу! Он аж и пикнуть не успел, без этого кувырнулся.

Но я успел углядеть, с какой стороны та кирпичина взялась: аккурат с соседнего балкона. Но только и не кирпичиной она оказалась, а наоборот — книгою, слишком тяжелой для петуха книгою.