Наблюдатель
Шрифт:
— Проблема в том, — добавил Макдермотт, — что мать Чианчио умерла за десять лет до этого. Не думаю, что химиотерапия помогла бы ей. — Теперь он подошел намного ближе к решающему моменту. Я почувствовал, как внутри у меня все задрожало.
— Чианчио воспользовался предлогом, чтобы получить работу в больнице, где находились врачи Кэсси, и произошло это незадолго до того, как случились убийства. — На этот раз слово взяла Столетти. Они вели атаку одновременно с двух сторон. Она неплохой полицейский, однако мне показалось, что они действовали не особенно
Зачем охраннику придумывать ложный предлог, чтобы его перевели в больницу? Мне на ум приходила только одна причина.
— Вероятно, он помог кому-то проникнуть туда, — предположил я. — Кто-то заплатил ему за то, чтобы он провел его в здание больницы.
Макдермотт удивленно приподнял брови. Разумеется, он думал то же самое.
— И вы считаете, что это как-то связано с беременностью Кэсси, — добавил я. — Или с тем, что она сделала аборт.
— А что вы думаете по этому поводу? — спросила меня Столетти.
Я лишь пожал плечами. В тот момент у меня не было ответов на эти вопросы. Но ситуация начала проясняться.
— Во время следствия вы слышали что-нибудь о беременности Кэсси или о том, что она сделала аборт?
Столетти уже знала мой ответ. По сути, я ответил на ее вопрос сразу после беседы с профессором Олбани.
— Вы можете не отвечать, если не хотите. — Теперь она провоцировала меня, и ей это явно доставляло удовольствие.
— Мне нужен адвокат? — спросил я.
Столетти взглянула на своего напарника:
— Детектив, он не желает отвечать. Но это его право.
— Я никогда не слышал о том, что Кэсси была беременна или делала аборт, — ответил я, стараясь не давать воли гневу. — Вы не хотите объяснить, что, черт возьми, происходит?
Макдермотт снова взял слово:
— Обычно когда вы ведете дело, то старательно прорабатываете окружение жертвы. Почему же вы не выяснили, что незадолго до убийства Кэсси была беременна?
— Во-первых, — я холодно улыбнулся, — у нас нет подтвержденной информации о том, что Кэсси была беременна или делала аборт. У нас лишь есть подозрения. Наверное, в школе полицейских вас учили, что существует разница между фактами и предположениями. Во-вторых, причина, что мы не изучали окружение Кэсси, заключалась в том, что…
Я замер. По лицам Макдермотта и Столетти я понял, что это будет следующая тема для разговоров.
— Потому что вы не стали доводить до суда дело об ее убийстве, — закончила за меня Столетти. — Это произошло по просьбе Гарланда Бентли? — Она положила передо мной фотографию, на которой были изображены Гарланд, репортеры и зловещий тип со шрамом на заднем плане. — Тот самый Гарланд Бентли, чье фото мы нашли в шкафу Фреда Чианчио, спрятанное в коробке для обуви.
— Да, тот самый Гарланд Бентли, — подхватил Макдермотт, — который меньше чем через год нанял вас и поручил вести дела его компаний.
— Вам, человеку, который всю жизнь занимался уголовной юриспруденцией, —
Я откинулся на спинку стула и взял небольшой тайм-аут. Внутри у меня все горело. Я почувствовал, как на лбу выступил пот, а сердце заколотилось в бешеном темпе.
Работая юристом, я часто консультировал людей, которые становились мишенью в уголовных преступлениях. Я давал им один и тот же совет: «Ни с кем не обсуждайте детали дела. Это в любой момент может обернуться против вас. И если к вам обращаются полицейские, ничего не говорите им без меня или другого юриста».
Потребность выговориться, объясниться, когда тебя в чем-то обвиняют, — естественный порыв. В такой момент нередко возникает желание солгать, или если не солгать, то приукрасить правду. Полицейские и прокуроры хорошо знают, что большинство следуют этим основным правилам. Федеральные обвинители только на этом и живут. И если не могут доказать выдвинутое против вас обвинение, но при этом вы хоть чуть-чуть погрешили против истины, то они постараются поймать вас на этом, использовать эту ложь, чтобы прижать вас или даже посадить за решетку.
«Боритесь с этим импульсом, — говорил я своим клиентам. — Пускай полиция и обвинители продолжают подозревать вас. Это лучше, чем ложь, на которой вас могут поймать. Вам еще предоставится возможность обо всем рассказать».
Но проблема заключалась в том, что мне нечего было скрывать.
Столетти наслаждалась процессом. Макдермотт пытался расколоть меня.
— Все это, — заявил я, — полнейшая чушь.
— Во время расследования всплыло еще одно имя, — проговорил Макдермотт. — Амалия Кальдерон. Вам оно ни о чем не говорит?
Я покачал головой.
— Вы никогда не были с ней знакомы? — спросила Столетти.
— Впервые слышу это имя, — ответил я.
— Две ночи назад, — подхватил Макдермотт, — она была забита до смерти. Может, теперь вы что-то вспомните?
Забита… Забита… Этого нет во втором куплете песни. Следующим должно быть убийство с помощью опасной бритвы, затем — электропила, а потом — мачете.
— И опять-таки мне ни о чем это не говорит, — повторил я. — А я должен что-то вспомнить?
Столетти взяла у Макдермотта папку, вытащила три цветные глянцевые фотографии и разложила их на столе.
Я взял одну из фотографий, и из моего горла вырвался стон. Там крупным планом было изображено ее лицо, немного повернутое направо. Рана на правом виске, многочисленные синяки на лбу и темени… Жестокая смерть. Ее сильно избили. Кто бы это ни сделал, он наслаждался тем, что творил.
— Это Молли, — сказал я. — Женщина, которая пыталась соблазнить меня в «Саксе», после чего на меня напали и ограбили. — Я посмотрел на полицейских: — Вы же не думаете, что ее убил я?
— Расскажите нам об этом сами, господин адвокат, — выдал Макдермотт. — Объясните, почему ваши отпечатки найдены на орудии убийства?