Наблюдатели

Саканский Сергей Юрьевич

– Так-так, – сказала я. – Значит, Микров и твоя рыжая Женя находятся в квартире вдвоем и занимаются подведением баланса.

Странная мысль пришла мне в голову. Я вдруг представила, как этот куриный Микров, этот почетный член общества верных мужей…

– Вот-вот, – прочитал мои мысли Жан. – Он только при тебе притворяется хорошим мальчиком. Женька рассказывала, как он на нее зырил: мало не покажется.

– Разве они уже встречались?

– Пять минут у метро, но этого хватит. Твой Микров вовсе не куриный профессор, а старых пердунов бакалавр.

– Ты

меня удивляешь, – сказала я. – Я знаю Микрова более десяти лет. Он абсолютный пень в отношении женщин. Кроме меня, у него было две-три, не более, и то – они чуть ли не силком затащили его в постель. Этот, с позволения сказать, мужчина с юных лет занимался биологией и онанизмом, и больше ничего его в жизни не интересовало.

– Ты плохо знаешь мужчин, крошечка моя.

– Что? Это я плохо знаю мужчин? Да я… – взвилась было я, но прикусила язык.

Ведь у женщины всегда должна быть тайна. Что есть тайна женщины, если не все ее прошлые мужчины? И в чем моя женская тайна?

Да в том, что я и вправду плохо знаю мужчин. И было их у меня не так уж много. Впрочем, для женщины моих лет – нормально, а вот для поэтессы – просто катастрофически мало.

Ведь поэт должен жить полной жизнью – бурной. Поэт должен копить впечатления, наполняться ими, общаться с множеством людей, испытать все на свете сам. Мне всегда этого хотелось – в подвалах, на чердаках, в общежитиях, в туристических палатках и спальных мешках, по одному и по двое, по трое зараз… Но сначала я стеснялась, а потом была Микрову верна, как дура, как Татьяна Онегина.

А Жан – интересно! – он догадался? Ведь я из кожи вон лезу, я стараюсь, будто умелая, опытная. А ведь многое – почти все, что мы с ним делаем, я делаю впервые в жизни… И в жопу тоже. Он ведь мне анальную целку сломал, мой Жан! На старости лет.

Моя нынешняя, реальная жизнь – это квартира вот эта, этот вид из окна на Перовский парк, этот профессор Микров, любитель и любимец всех курей мира…

Мы завтракали вкусно, и мне хотелось плакать от несправедливости, в которую меня ввергла жизнь: ну почему бы ему не сидеть здесь каждое утро, так заботливо и трогательно ухаживая за мной, подливая мне молочка, подкладывая салатика?

А потом мы поехали в лес…

Москва отлетела далеко назад, и мы неслись по пустому шоссе, затем свернули на проселок, оставили машину на опушке и углубились в царство огромных деревьев.

Я знаю, что деревьям, а не нам дано величье совершенной жизни…

Листва уже опала, покрыв землю влажным темно-коричневым ковром. Удивительной была тишина – это улетели птицы, оставив свой сказочный город до следующей весны. Мокрые стволы блестели на солнце. Неистово синее небо сияло среди черных ветвей.

Тут-то, у ствола березы, я и рассказала Жану все – про то, как Микров избил меня ногами, сделал мне сотрясение мозга, про то, как он обесплодил меня, и Жан немедленно понял и безоговорочно принял меня такой, какая я есть.

Вернувшись домой, я увидела пьяного Микрова: он сидел на табуретке в прихожей и тщетно

пытался снять свой грязный ботинок. В его глазах была какая-то бешеная, совсем неуместная радость: как же, провел несколько часов с красивой молодой женщиной, подвел баланс в куриных накладных, обтяпал дело, единственное стоящее дело своей жизни, и то – с подсказки – чужой…

И нажрался на радостях, как всегда.

Я заперлась в ванной, расправив крылья под горячим душем, и внезапно меня вырвало какой-то желчью, будто бы это не он, а я нажралась сегодня его любимой водкой «Привет».

А ночью он снова избил меня…

54

История порнографии иллюстрирует историю человечества вообще: первое время это были целомудренные девушки в кружевных панталончиках, туманные, высокохудожественные ню… Затем вошли в моду подробности, втыкание и выворачивание наизнанку, групповые хитросплетения… Теперь снимают анальные акты, обливание мочой и калом, брызги спермой в лицо… Следующим этапом будет путешествие по внутренностям, насыщение окровавленной плотью…

Пожалуй, будет в моде такая картинка. Вот лежит роженица на операционном столе. Отец ребенка, по новой моде принимающий роды, дрочит над ее лицом, брызжа спермой в глаза роженицы. Из ее лона вылезает ребенок. Видно, что это девочка, у нее недетская похоть в глазах. А доктор, отбросив щипцы, дает этой девочке-младенцу в рот.

Но даже это не будет венцом человеческой цивилизации, ее нравственности и религии, этой умопомрачительной толерантности, этого шизофренического либерализма. Что-то будет еще: большее – чего я не в силах вообразить…

55

Не могу представить, что это произошло – только вчера и именно со мной. Это всегда было трудно представить: два человека, которые только что сидели за столом и беседовали, вдруг начинают совокупляться – один человек тычет в другого каким-то отростком, один человек у другого лижет и сосет органы, которые совмещают две столь не похожие друг на друга функции.

Верующие люди упорно не хотят замечать этого издевательства, этого, как принято в рекламных роликах – два в одном. Такое просто невозможно, будь человек действительно творением божьим. Именно это обстоятельство косвенно доказывает обратное, в противном случае, надо поставить вопрос: а кто такой этот Бог, если он допустил в собственном творении подобную мерзость?

Вообще, можно поставить вопрос шире: кто такой этот Бог, если он сотворил человека по своему образу и подобию? Неужели он сам так же слаб, лжив, низок и несовершенен, как человек?

56

Журчанье Франции и жажда жизни в имени твоем!

Лесных полян стеклянный обоюдоострый снежный звон…

Жирафы стройной изысканный ручной кинжал…

И росчерк ясный.

И обман.

57