Наблюдатели
Шрифт:
Я не могу понять, как оказалась здесь. Какой-то провал памяти: только что была с Жаном, мы кувыркались под одеялом, потом пили кофе на кухне, и Жан сказал, что дальше так продолжаться не может, мы должны быть вместе всегда, и мы приняли решение избавиться от Микрова, но потом со мной что-то случилось, я как-то поплыла… Что это – сердечный приступ?
И вот я иду по улице, мимо каких-то новых, только что отремонтированных зданий, и район кажется мне знакомым, но я не могу узнать его и не понимаю, зачем Жан привез меня сюда, привез и бросил?
Помню, я возражала против его предложений
Кто-то идет навстречу…
Это Марфа, она улыбается, мы обнимаемся посреди улицы, и только теперь я понимаю, что я в Марьиной Роще.
– Почему ты не была в школе? – спрашивает Марфа, но я не могу объяснить, не могу признаться в том, что у меня есть Жан, настоящий взрослый мужчина, что я была у него, а Микров, я теперь понимаю – это директор, и еще он ведет у нас географию…
– Я проспала, – говорю я и вдруг вижу, что с Марфой что-то произошло со вчерашнего дня: она какая-то другая – другого цвета ее лицо и волосы, что-то с ней не так.
– Марфа, почему ты какая-то?.. Такая…
Она почему-то в пальто своей матери, она на высоких каблуках, а нам ведь еще нельзя так одеваться.
– Ты на себя посмотри, – смеется она. – И ты теперь тоже такая.
И вдруг я понимаю, что она – старая.
А она протягивает мне зеркало: смотри. И я вижу свое лицо – о, ужас! – я тоже старая, у меня морщины, у меня уже нет зубов…
– Как же это получилось, Марфа, как же это я не заметила? Где же вся моя жизнь, и почему я не помню ее?
– Все очень просто: ты проспала.
И тут я догадываюсь, что все это сон, действительно, ведь это сон о будущем: вон какие дома, их уже надстроили… Меня разбирает любопытство, я не хочу просыпаться, я хочу посмотреть, что станет со всеми нами…
Марфа увлекает меня с собой, к своим, мы подходим к нашему дому и видим старух и стариков на лавочке, и я узнаю их всех, дворовых моих парней и девчонок, и я смеюсь, потому что это сон, я знаю, что скоро проснусь, выйду во двор, где они опять играют в теннис, качаются на качелях, сидят в песочницах, ебутся в кустах, и всем расскажу, какими они станут когда-нибудь… Мы все смеемся, старухи и старики, стуча палками об асфальт, утирая веселые слезы.
Я просыпаюсь. Какой чудовищный сон!
Я, конечно же, дома, ведь Жан, как всегда, довез меня до угла, я вскакиваю с постели, бегу босыми ногами на кухню, мама что-то варит, она смотрит на меня…
И тут я просыпаюсь окончательно: рядом храпит Микров, мой мучительный муж…
Я вспоминаю все. Вчера мы говорили с Жаном…
3
…где люди ходят гуськом, потому что им нечего сказать друг другу. Если идут мужчина и женщина – значит, это муж и жена, поскольку любовникам незачем
Вот из какой среды я вышел и вот как я должен был провести свою жизнь – в том унылом городе, в той грустной стране, но я сменил и город, и страну, впрочем, последняя изменилась сама, и черт знает что творится теперь на моей брошенной родине, но я не был там уже двадцать лет, с тех пор, как все умерли, и живу здесь, в этой просторной, честно заработанной квартире, часть которой, впрочем, хранит в себе Брянск, словно модернизированный компьютер какие-то старые блоки, а в городе моей юности всегда стоит жаркое неподвижное лето…
4
Готовлю ему завтрак. Не удержалась – опять плюнула в яичницу. Два желтка на сковороде, как желтые глаза убийцы. Не отпускает утренний сон: я буду старухой, Микрова тогда уже не будет, а Жан станет таким же, как Микров сейчас…
Все, что я вижу, я вижу сквозь Жана. Мой Жан – это бледная дрожащая картинка, за которой вся остальная реальность. Его гладкие, блестящие мускулы. Его мягкая детская улыбка, когда он кончает.
Сегодня все обошлось без утренней ссоры: Микров тих и задумчив. Он ест. Он молчит. Грудь почесал под халатом. Ненавижу.
Он собирается на работу, как студент, пешком, когда все уже давно живут в собственных машинах, он часто говорит, что ему не нужна машина, ибо он не такой как все, а он просто нищий, он пропойца, он не может удержать денег…
Хлопнула дверь!
Он будет глазеть на девушек в утреннем метро. Жалкая доля: ведь в это время едут одни дурнушки, а красавицы по утрам еще спят, они едут часа на два позже, а настоящие, супер-красавицы – в метро не бывают вообще…
Вчера Жан намекнул, что у него созрел какой-то план… Кажется, скоро мы будем спасены. Мы встретимся сегодня, совсем уже скоро, и спокойно поговорим.
5
В том мире все подчинялось стройной, каким-то определенным законом описанной гармонии, а что же происходит в этом?
Каждое явление прежнего мира служило нескольким однонаправленным целям – ничего случайного, ничего лишнего: любая, казалось бы, самая незначительная деталь, при ее пристальном рассмотрении обнаруживала свою сущность как единственное и необходимое звено дьявольской цепи.
Взять, к примеру, очередь. Порожденная дефицитом товаров, очередь, вроде бы, была следствием, а не целью, на самом же деле она выполняла важнейшие задачи и функции.