Начальник милиции. Книга 4
Шрифт:
— Я тоже сяду… — сказал я и начал потихоньку вставать.
— Вскочишь, пристрелю, — буркнул противник. — Сиди и жопу прижми. И к стенке откинься. Руку держи, чтобы я видел.
Все-таки служба в милиции научила его мерам предосторожности при обращении с опасными людьми. Даже одноруким я был для него опасен, и Трубецкой это прекрасно понимал. Нужно разрядить обстановку, пока есть время. Расшатать эмоционально и… Другого плана нет, что ж…
— Вот скажи мне, Антон Львович, — я пытался смотреть ему в глаза, но в темноте ни хрена не видно. — Чего тебе не хватало? Ты преступников
— Заткнись, Морозов! — прошипел Трубецкой. — Думаешь, на меня подействуют твои тупые штучки? Все эти разговоры про Родину и партию. Ха! Ты жив лишь потому, что мне нужны деньги… Радуйся последним минутам.
Настроен он решительно, нисколько не сомневаюсь, что дернись я — пальнет без раздумий. Он все просчитал. Он видел дверь в бараке, заметил, что она выломана и залатана абы как, и не пошел в засаду. А направился прямиком ко мне… Как он узнал, что я здесь? Это я уже понял. Позвонил в общагу и позвал к телефону, а потом ждал ночи и воспользовался окошком, которое открыл, убегая от комендантши, Нурик. Ему нужны не только деньги, но и я.
— А ты убивал? — спокойно спросил я.
— Ты будешь первым, — оскалился Антошенька, и белизну зубов я все же разглядел в полумраке.
— А я убивал… — тихо проговорил я, вспомнив былое. — Думаешь, это легко?
— Ты?! — вытаращился на меня Трубецкой так, что я разглядел белки глаз. — Врешь!
Конечно, такого паренька, как кинолог Александр, сложно было в этом заподозрить. Я тяжело усмехнулся:
— Не в этой жизни, Антошенька, не в этой… А сейчас, смотрю, похожая история. Только с оружием ты, а не я… Держишь ствол и думаешь, что всё под контролем? А на самом деле ты дрожишь. Я же вижу… я чувствую, Антоша…
Трубецкой тряхнул обрезом, крепче сжимая его пологую, не прямую рукоятку:
— Закрой рот! Ты ничего обо мне не знаешь! Ты, сука, все испортил!
— Я многое знаю, — покачал головой. — Ты даже не представляешь. Я не просто так попал в Зарыбинск. Я хотел тебе помочь, Антошенька.
А я действительно знал многое о своем враге. Успел изучить биографию, когда пытался понять, куда он мог от нас спрятаться.
— Помочь? Мне?! Да кто ты такой, твою мать?…
— Давай лучше поговорим, кто есть ты… Знаешь? Что молчишь? А я скажу…
И я начал рассказывать. Ровным и негромким голосом, будто хотел погрузить противника в транс или загипнотизировать.
— Ты похож на маленького мальчика, Антоша… Ты и есть маленький мальчик в коротких штанишках. Посмотри на себя. Нет, не в зеркало, загляни внутрь…
— Я ведь выстрелю, заткнись, Морозов! — шипел Трубецкой. — Ты что несешь?
Он, разнервничавшись, мог запросто пальнуть, но обезоруживать его, противостоять с одной рукой вооруженному противнику, который держит тебя на прицеле — дохлый номер. Я это прекрасно понимал. И сейчас — единственное мое оружие — это слово. Им я хорошо научился владеть за прошлую жизнь. И словом мог ударить чувствительнее заточки.
— Ты похож на мальчишку, который боялся, что его бросят. Это ведь и правда страшно, Антоша? Быть одному… Когда тебя не ждали ни дома, ни в школе… Отец-алкоголик, мать забитая и плевала на сына, вьется возле
Трубецкой дернулся и прохрипел:
— Я… я больше не позволю никому… Мне надоело, что мной помыкают! Они… Они ответят. За все ответят.
— Думаешь, оружие — это контроль? Это не контроль. Это просто трусость, когда ничего другого не остаётся. Но это ведь не ты, правда? Ты ведь всё ещё тот мальчишка, который просто хочет, чтобы его увидели, услышали… Так, Антошенька?
Трубецкой вдруг жалобно выдавил, чуть не плача:
— Я… это всё они виноваты… они меня вынудили! Они…
Он гневно затряс головой, будто хотел сбросить наваждение из детства, и не заметил, как я вскочил с кровати и кинулся на него. Но предательская сетка подо мной скрипнула, и Трубецкой поднял покрасневшие, заплаканные глаза.
Бах! — оглушительный выстрел выбил пламя на кончике спиленного ствола и изрыгнул массивную пулю. Та обожгла мне щеку, а я со всего маху зарядил Трубецкому гипсом по башке.
Он выронил обрез и завалился на кровать. Я потрогал щеку. Царапина, еще бы чуть-чуть — и все. Но риск того стоил. Он бы в любом случае меня убил. Я знаю этот пустой взгляд хищника, загнанного в угол. Когда-то и у меня был такой… Когда-то очень-очень давно…
На шум в коридор выскочили соседи. Где-то слышался узнаваемый ор Василины. Я одной рукой с трудом перевернул тело Трубецкого на живот и стал пытаться связать ему руки брючным ремнем. Если сделать хитрую петельку через пряжку, то намертво можно стянуть кисти без всяких узлов. Да и не сделаешь на кожаном ремне узлы. Вот только одной рукой ничего не получалось.
Однорукие пассатижи! Как же тебя связать? Может, проще добить? — мелькнула в голове шальная мысль. Кулебякин разрешал. А между тем бурление в коридоре возрастало, но проснувшиеся жильцы еще не поняли, откуда именно был грохот — а теперь прислушиваться им было не к чему, всё стихло. Я уже было хотел позвать на помощь кого-то из соседей, как спиной почувствовал, что сзади меня кто-то крадется.
Схватил обрез (его я перезарядил, патроны нашел у Антоши в кармане) и направил на окно. В него кто-то снова лез.
— Шайтан-айран! Башка стрелять не надо! — задрал Нурик руки.
— А, это ты? — я улыбнулся и включил, наконец, свет. — Заходи… вот… преступника поймал. Поможешь связать?
— Ну ты даешь, Мороз! — пучил глаза Нурик. — Я слышу-на — выстрел. А потом тишина. Темно… Залезаю потихоньку, а тут ты с обрезом. Фу-ух! Напугал-на… Чуть дудук не отстрелил.
— Давай, хорош болтать, вот такую петлю сделай. Через пряжку. Да не так! Твою маковку! У тебя руки, как ноги верблюда!
— Чтоб тебя бешбармаком придавило, кто же ремнем стреноживает? Надо веревку! Был бы ты казах, за тебя бы пол-аула краснело!