Начало одной жизни
Шрифт:
Однажды за кулисами ко мне подошла девочка:
– Мальчик, над папой можно смеяться, только когда он работает на манеже.
Я покраснел. Девочка, заметив это, сказала:
– Ну ничего, не смущайся, ты же не знал, что папа не любит, когда над ним смеются... Правда ведь?
– настойчиво спрашивала она.
– Я больше не буду смеяться,
– Вот и хорошо, - обрадовалась девочка.
– Как тебя звать?
– Ваняткой.
– А меня зовут Люсей. Давай посидим, - предложила
Мне не хотелось сидеть с девочкой - чего доброго, увидит меня Строганов рядом с ней, еще просмеет, - но, оглядевшись и не заметив никого из знакомых, присел. Только успел я сесть, Строганов тут как тут.
– А, друзья, уже успели познакомиться?
– сказал он.
– Это хорошо, дружите, нам вместе долго придется работать.
И мы с Люсей действительно с того дня стали друзьями. Я начал ходить к ним на квартиру, где меня всегда радушно встречал чудной Люсин отец. Он оказался очень хорошим, обязательно угощал меня чем-нибудь, расспрашивал о моей жизни и говорил:
– Ничего, ничего, все будет хорошо. Вырастешь, станешь замечательным артистом.
Люсина мать, худая, как астраханская селедка, мне не прнравилась. Когда бы я ни появился у них, она всегда ворчала.
– Ты, Ванятка, не обращай на нее внимания, - говорила Люся.
Правда, потом я уж привык и действительно не стал обращать на нее внимания, только мне было жаль Люсю, когда мать своей руганью доводила ее до слез. Я старался тогда скорее уйти от них. Люся не задерживала меня. Подавая с вешалки мне кепку, она говорила:
– Эх, мачеха!
Жизнь Люси мне казалась похожей на страшную сказку, услышанную мною еще в деревне от бабушки.
Злая мачеха, стараясь сжить со свету маленькую неродную дочку, по ночам превращалась в паука и пила из падчерицы кровь. Но девочка очень любила жизнь, и за эту любовь каждое утро жизнь вливала в ее жилы свежую кровь, отчего девочка становилась сильнее и краше.
Дома Люся походила на чахлый росток из темного, холодного подполья, а в цирке, когда с отцом выходила на арену, она сразу будто распускалась цветком.
Петр Петрович Кравцов, отец Люси, работал и музыкальным клоуном. Когда над ареной зажигались огни, шталмейстер первым называл его фамилию. Петр Петрович выходил в широком, как у буффонадных клоунов, костюме, садился за маленькое пианино, стоявшее посередине манежа, нажимал на клавиши, и пианино начинало петь приятным девичьим голосом. Потом из инструмента выскакивала белокурая девочка в розовом платьице и вместе с клоуном начинала играть на разных инструментах. Они играли на всем: и на бутылках, и на горшках, даже на поленьях.
После этого номера Петр Петрович являлся уже на манеж как коверный клоун.
У Кравцовых я тоже научился играть на маленькой восьмиугольной гармошке -
Однажды Строганов попросил Кравцова понаблюдать за моей работой на арене. Кравцов, простояв до последнего моего поклона, вышел за кулисы и сказал:
– Мое мнение такое: номер хороший, но он еще мальчик, а работает с таким серьезным номером. Мне кажется, публика его принимает не за артиста, а за попугая.
– Я согласен, - сказал Строганов, - но пока другого ничего придумать не могу.
– Давайте вместе подумаем, - предложил Кравцов.
Строганов подал ему руку.
И вот решили они поставить детскую пантомиму: "Сказку об Иванушке и его сестричке Аленушке".
Иванушку должен играть я, Аленушку - Люся, деда - Петр Петрович, а роль бабы-яги - Люсина мачеха.
Первые репетиции были неинтересными. Строганов выводил нас на манеж и говорил:
– Представьте, что сейчас вы идете по дремучему лесу, вон там стоит избушка на курьих ножках, к ней и подойдет баба-яга.
К стулу подходила Люсина мачеха.
– Вы испугались ее, - продолжал Строганов, - от страха дрожите, плачете.
А нам было смешно.
– Какая же это баба-яга?
– говорила Люся.
– Она даже не похожа на нее.
– А вы себе представьте, что это баба-яга, - уже сердито говорил он.
Или ставил меня на барьер и заставлял представлять, что я падаю с высокой скалы. Как это можно представить?
Но, когда изготовили декорации, и все участники начали одеваться в свои костюмы и баба-яга стала похожа на бабу-ягу, а дед - на деда, началось интересное.
То арена вдруг превращалась в дремучий лес, то в волшебный дворец заморского царя, то еще во что-то удивительное.
В этой пантомиме должны были участвовать и медведи, и кенгуру, словом, все звери, начиная от маленьких дрессированных крыс и до слона. Петр Петрович и Строганов не давали нам покоя всю зиму, но лишь весной мы увидели афиши о своем выступлении.
"Анонс. В воскресенье новое цирковое представление.
Пантомима. Сказка об Иванушке и его сестричке Аленушке".
Мы с Люсей готовы были останавливать прохожих и говорить: приходите в воскресенье в цирк. Иванушка и Алёнушка - это мы. Но делать так было нельзя.
По дороге из школы мы останавливались около каждой афиши, иг когда подошли к цирку, Люся сказала:
– Ванятка, к кому сначала пойдем - к папе или к дяде Саше?
– Пойдем сначала к дяде Саше, - сказал я.