Начало одной жизни
Шрифт:
"Надо же идти за билетами, - думал я, - сам вчера видел, в кассах за ними такая очередина, чего доброго еще не хватит. У Тухтусуна в кармане есть деньги, вот пусть и бежит в кассу".
Но Володя, наперекор моим мыслям, взял в руки свою книгу и сказал:
– После вкусного обеда по закону Архимеда надо почитать.
К нему подсели остальные, и он начал читать вслух.
Я сначала на его чтение не обращал внимания, а потом заслушался и даже позабыл про дорогу. Володя читал нам о бесстрашном герое Василии Ивановиче
ПЕРВЫЙ ПЕРЕГОН
Когда Володя захлопнул книгу, на улице был уже вечер.
– Ребята, мы, наверное, опоздали на поезд!
– закричал он.
– Собирайтесь, бежим скорее.
Нам особенно собираться было нечего. Я схватил концертино, сунул под мышку, а остальные уже были готовы, все имущество у них находилось на плечах. Выйдя на улицу, Володя через какие-то переулки вывел нас к железной дороге. И вот мы уже бегаем между поездными составами.
– Ребята, куда вы идете?
– спросил я.
– Надо же сначала взять билеты, а то нас не пустят в вагон.
– Какой тебе нужен билет?
– заворчал Володя.
– Знай себе иди и помалкивай.
– А как же без билета?
– смутился я.
– Для наших плацкартов билеты не нужны, - поясняет Петька, - мы особые люди, и кондуктора нам оставляют особые места.
Может быть, на чердаке я не поверил бы Петьке, но сейчас, глядя на уверенную, смелую походку его, я поверил и пошел за ним на "особые места" со спокойной душой.
– Дяденька, куда этот поезд идет?
– то и дело спрашивал Володя.
– В Ростов... В Ярославль... На Харьков... В Одессу, отвечали ему незнакомые люди.
– Это все не наши, - с горечью отзывался Петька.
И вот наконец сказали:
– Скорый, идет в Ташкент.
– Держитесь за мной!
– будто командир, закричал Володя и стал карабкаться на тамбур.
– Куда вы претесь, бараньи головы! Марш отсюда!
– охрипшим голосом заорал проводница.
Пришлось бежать к другому вагону, но там тоже нас встретили примерно такими же словами.
– Неправда, - говорил Володя, - все равно уедем.
Но тут сверчком запел главный кондуктор.
– Жалко, что опоздали, - почесывая затылок, проговорил Володя.
– Ну ничего, один перегон проедем в собачьих ящиках. По ящикам, ребята! Петька, всунь Ванятку в этот ящик.
Петька втиснул меня в ящик и побежал искать себе место. Только я успел подобрать ноги, как тронулся поезд, а Володя на платформе все еще командовал:
– Люся, куда бежишь, лезь скорее сюда! Петька, атанда, стрелок!
Последний раз я услышал шлепанье Петькиных ботинок, и шум колес заглушил все.
"Успели ли сесть ребята? Может быть, их поймали и я один еду неизвестно куда?"
От этих мыслей меня бросает в дрожь. Впрочем, тут и так холодно, через щели пронизывающий леденящий ветер пилит мое тело.
Пролежав час, я уже не могу шевельнуть ногами, мне кажется, что они примерзли к стенке ящика. Поезд мчится, пролетают огоньки каких-то станций, а он не думает даже останавливаться. Я начинаю кричать, но мой крик заглушает дробный перестук колес. И вот я чувствую, что у меня начинают слипаться глаза.
"Если глаза закроются, - думаю я, - тогда уж наверное умру". Стараюсь протереть их, но руки совершенно застыли. Кое-как дотягиваюсь до глаз. Это, оказывается, на ресницах застыли капельки слез. Я готов сейчас попасть в руки любому милиционеру, пусть бы что хотел, то со мной и делал, только бы остановился поезд.
Но поезд мчится все быстрее и быстрее, а машинист, наверное, и не подозревает, что под одним из этих вагонов погибает чумаевский мальчик Ванятка. Наконец меня начинает клонить ко сну, и я перестаю чувствовать режущий пронзительный ветер. Мне как-то становится тепло-тепло. Ни руки, ни ноги больше не ломит. И вдруг в этом же ящике чувствую дыхание второго человека.
– Кто это?
– спрашиваю я.
"Спи, спи", - слышу голос Строганова.
И вот вместе с ним я уже еду в мягком вагоне. Строганов укрывает меня теплым пальто и спрашивает:
"Ну, не отогрелся еще? Подайте мальчику чаю", - приказывает он проводнице.
Проводница подает стакан, но у меня он выскальзывает и со звоном падает на пол. Я опускаю голову вниз, а когда поднимаю, то ни Строганова, ни проводницы уже нет. Я стою один, окутанный каким-то серым туманом. Из этого тумана вдруг появляется киргизенок Тухтусун. В его руках несколько виноградных гроздьев, какие я видел на витрине винного магазина.
"Кушай, Ванятка", - говорит он.
Но только я потянулся рукой, как раздался страшный гром.
Я открываю глаза. Это, оказывается, остановился поезд.
– Живой еще?
– после лязга буферов почти одновременно послышались голоса Петьки и Володи.
– Ж-живой, - ответил я.
– Только вытащите скорее отсюда, у меня совсем застыли ноги.
– Что ты!
– воскликнул Петька.
– На этой станции даже носа нельзя показывать.
– Ребята, я же совсем замерзну.
– Ничего, в Ташкенте растаешь, - сказали мои приятели и побежали прочь, потому что поезд снова тронулся и уже набирал скорость.
ПО ДОРОГЕ В ТАШКЕНТ
– Тухтусун, скоро ли будет виноградный Ташкент?
– спрашиваю я.
Киргизенок прищуривает и без того узкие глазенки и тянет:
– Э-э, до Ташкента еще птица без отдыха не долетит.
Два месяца мы уже в дороге, а конца ее не видно.
Ташкентская дорога мне напоминает ручей, несущий свои воды неизвестно куда, а наша труппа-компания - щепку, плывущую по нему, которую то задержит камешек, то закрутит водоворот, то прибьет к какому-нибудь берегу.