Начало Руси

Иловайский Дмитрий Иванович

Нелишним считаю напомнить: я полемизую только против одной слабой стороны славяно-русской филологии; что, конечно, не мешает мне ценить ее успехи и многие замечательные труды наших ученых на этом поприще и, между прочим, отдавать справедливость богатому содержанию Филологических Разысканий Я. К. Грота. (Выше заявленное правило мы находим здесь уже в смягченном виде: буква а, с"толь редкая в начале славянских слов".) В этом труде автор хотя и обнаруживает наклонность объяснять иногда чисто русские слова через заимствование, но все-таки не в той степени, как г. Куник. В пример этой наклонности приведем: Пинега будто слово финское, означающее "Малая река" (I. 242. А что же будет значить Пина, река западной России? Стало быть, и Волга или Влага тоже имеет финское окончание)? Ладога будто есть переиначенное скандинавское Альдога и произошло от финского Acelto волна (245. В таком случае славянский бог Ладо тоже заимствован у финнов?) Мордва, по объяснению Кастрена, будто по-фински значит "народ у воды" (243). Мы думаем, что ва в этом случае чисто русский суффикс, имеющий

собирательное значение; а иначе Литва, простонародное Татарва и т. п. тоже все финские слова? Укажем также на летописные Волхва вместо Волохове, Жидова вм. Жидове. Если принять догадку Кастрена, все это будут народы, живущие у воды, что представляет явную несообразность.

7 Не отвечая на мои важнейшие доказательства в пользу славянства болгар, г. Куник, однако, нашел случай по поводу моего исследования "Болгаре и Русь на Азовском поморье" приписать мне и такие промахи, которых у меня нет; например, относительно Россов в житии Георгия Амастрийского, которых я будто бы приписываю VIII столетию, и относительно русина, научившего Кирилла русской грамоте (632). У меня доказывается, что эта грамота была собственно не русская, а болгарская. Если г. Куник не согласен, что Болгаре были славяне, то пусть попробует не голословно, а систематически опровергнуть мои главные доводы; пусть между прочим докажет, что загадочные выражения в известном хронографе принадлежат не иному какому языку, а именно древнеболгарскому.

8 Напр.: бродяга, верещага (откуда Верещагин как от сипяга Сипягин), моняга (неудалый человек. См. Этнографич. Сбор. VI. Не в связи ли с этим словом имя одного из послов Игорева договора, т.е. Моны?) и т.д. Или: от дурной- дурняга; от добрый - добряга и пр.

9 Что я и привел в исполнение настоящею книгою (т. е. первым изданием Разысканий о начале Руси)

– ---------------------------------------------------------------------

IV

Могильные данные в отношении к вопросу о Руси и болгарах

Кроме истории и филологии, которыми злоупотребляла норманнская система для того, чтобы утвердить басню о призвании никогда не бывалых Варяго-Руссов на якобы научных основаниях, приверженцы этой системы немало злоупотребляли и археологией. Такие раскопки могильных курганов давали повод везде находить следы Варягов, к которым относили все то, что принадлежало Руси. Впрочем, такое заключение было естественно в то время, когда в тождестве этих двух народов не сомневались. Но вот что говорят археологические факты.

Византийские золотые монеты, найденные в числе нескольких сот подле Ненасытетского порога на острове Майстрове, обнимают время по крайней мере от VII века до XI включительно1 . Отсюда ясно следует, что плавание русских караванов по Днепру из Киева в Грецию восходит ко времени не позднее VII или первой половины VIII века, т. е. к тому времени, когда о Варягах на Руси еще не было и помину.

Затем обращаю внимание читателей на те в высшей степени любопытные результаты, которые получены раскопками варшавского профессора Д. Я. Самоквасова, произведенными в 1872-73 годах в пределах земли Северян. Множество разрытых им могильных курганов вполне подтвердило русские, византийские и арабские известия о погребении покойников чрез сожжение у Славянорусских язычников; а вместе с тем представило разнообразные вещественные памятники и самого народа. Означенные могилы и находимые в них предметы вооружения и другие вещи с арабскими и византийскими монетами, во-первых, свидетельствуют об исконном пребывании могучего Русского племени в области Десны, Семи, Суды и вообще в Приднепровском краю, а во-вторых, о воинственном характере этого племени и его деятельных торговых сношениях с миром Восточным и Греческим еще в эпоху так наз. Дорюриковскую, следовательно о его уже значительно развитой гражданственности (разумеется, сравнительно с другими языческими народами Средней и Северной Европы того времени). С результатами раскопок г. Самоквасова и с значительнейшими его находками (особенно из Черниговского кургана, известного под именем Черного) мне впервые пришлось познакомиться на Киевском Археологическом съезде летом 1874 года. Мои главные выводы, добытые пересмотром вопроса о Варягах и Руси, тогда уже были закончены, и мне пришлось скорее, чем я мог надеяться, найти такое неопровержимое, вещественное подтверждение этим выводам2 .

Я не знаю, к каким натяжкам прибегнет теперь норманнская школа, чтобы отрицать эти очевидные данные и настаивать на существовании небывалого народа Варягоруссов, пришедшего из Скандинавии во второй половине IX века. По моему мнению, для нее остается единственный исход: согласиться с первоначальной летописной редакцией, по которой Русь, Славяне и Чудь призывали Варяжских князей, и, следовательно, отстаивать эту легенду в ее первобытном, т. е. династическом значении. Но, по всей вероятности, норманисты этого не сделают; они очень хорошо понимают, что тогда и басня о призвании уничтожится сама собою. Сильному, воинственному Русскому племени, объединившему восточных славян и грозному для соседей, не было никакой нужды призывать к себе чужих князей изза моря: оно издавна имело своих собственных. Исторические источники упоминают о Роксаланских князьях еще в первые века по Р. X. (См. выше.)

Одновременно с означенными раскопками в Приднепровском крае сделано весьма любопытное открытие далее на юге, именно в окрестностях Керчи. Открытие это, как сейчас увидим, имеет некоторое отношение к вопросам о Древней Руси и болгарах. Приведу сообщение, сделанное мною не далее как в марте 1876 года

в одном из заседаний Московского Археологического общества3 :

Нельзя не отдать справедливости добросовестному исследованию г. Стасова, исследованию, которое он посвятил объяснению фресок, найденных в 1872 году в одной Керченской катакомбе4 . Сближение их с памятниками восточными, преимущественно иранскими, по моемy мнению, очень удачно. Сходные черты в костюмах, вооружении и орнаментах, встречающиеся здесь, действительно указывают на связи с Востоком, с Азией и на восточное происхождение самых племен, представители которых изображены на данных фресках. Но за этим общим положением возникает неизбежный вопрос, нельзя ли еще точнее определить, какие именно племена, какие народные типы, какую эпоху имеем мы перед собою?

Время, к которому должны быть отнесены означенные фрески, г. Стасов полагает между началом II и концом IV века по Р. X. По всем данным такое положение надобно считать верным или весьма вероятным. Следовательно, мы имеем перед собою последнюю эпоху Боспорского царства, эпоху династии Савроматов. Известно, что в самом начале первого века по Р. X. Боспорским краем овладело сарматское племя Аспургов. Это было одно из тех Сарматских племен, которые издавна жили между Азовским морем и Кавказом, и отчасти на Таманском полуострове, т. е. в самых пределах Боспорского царства. Князья Аспургов, захвативших это царство, по дошедшим до нас монетам, носили по преимуществу имена Савроматов и Рескупоридов. Эти варварские князья, однако, уже настолько были знакомы с эллино-римскою цивилизацией и настолько искусны в политике, что вначале они сумели приобрести покровительство самих римских императоров, начиная с Августа и Тиверия. Разумеется, чтобы обеспечить за собою Боспор, они признали себя покорными вассалами римских императоров, и показывали им особую преданность; это видно, между прочим, из того, что они к своим именам присоединили имена своих покровителей; отсюда мы встречаем на монетах и надписях Тиверия Юлия Савромата или Тиверия Юлия Рескупорида5 . Но подчинение Риму продолжалось только до тех пор, пока в самой Римской империи не наступил смутный период, т. е. до второй половины III века. Тогда Савроматская династия не замедлила воспользоваться этими смутами, чтобы приобрести самостоятельность.

Находясь в тесных отношениях с миром Эллино-римским, подчиняясь влиянию его цивилизации, Савроматы в то же время, очевидно, сохраняли нравы и предания, вытекавшие из восточного происхождения. Они заключали родственные связи с потомками Митридата Понтийского, который одно время, как известно, владел Боспорским царством, и вследствие этих связей последняя Боспорская династия может быть равно относима к Савроматам и Ахеменидам. Я именно позволяю себе в главных фигурах, которые изображены на фресках, усмотреть представителей этой Савроматской эпохи в Пантикапее, разные бытовые черты, здесь встречающиеся, без сомнения указывают на двойственное влияние, т. е. римское и восточное.

Герой этих фресок, т. е. лицо погребенное в данной катакомбе, есть, конечно, один из предводителей, отличившийся своими подвигами в войнах с соседними варварами; а известно, что соседние варварские народы в эту эпоху все более и более теснили Боспорское царство, пока впоследствии не разрушили его окончательно. Тип главного героя и его воинов, а также и вооружение их совершенно соответствуют известиям древних и средневековых писателей о народах сарматских. А Сарматы, как это утвердительно можно сказать, принадлежали к Арийской семье и в ближайшем родстве находились с народами Мидо-иранской группы. Означенные воины покрыты чешуйчатым панцирем, конусообразным шлемом и имеют копья, у всадников по одному длинному, а у пехотинцев большею частию по два коротких. На Траяновой колонне мы именно встречаем сарматских всадников, покрытых такою же чешуйчатою бронею. Тацит говорит, что знатные Роксалане (а Роксалане было сарматское племя) носили чешуйчатые панцири из железных блях. Аммиан Марцелин сообщает о Сарматах, что они были вооружены длинными копьями и носили полотняные кирасы, на которых была нашита роговая чешуя, сделанная наподобие птичьих перьев. Конусообразные шлемы суть также одна из принадлежностей сарматских народов; они встречаются и на сарматских всадниках Траяновой колонны, и у древних Руссов. (Мы же, как известно, доказываем, что древняя Русь тождественна с Сарматами - Роксаланами.) Эта форма шлемов, конечно, имеет восточный характер; конусообразные шапки преобладали всегда у иранских народов. У самого предводителя Пантикапейского сверх того наброшен на плечи плащ, развевающийся позади. Этот плащ есть также одна из принадлежностей знатных лиц у Сарматских народов. Лев Дракон именно упоминает о таком плаще как об одной из отличительных черт Руси от греков. Еще прежде того Прокопий нечто подобное говорит о болгарах. Я не утверждаю тождества Аспургов ни с болгарами, ни с Роксаданами или Русью; я только говорю об их общей принадлежности к Сарматскому семейству. Рядом с общими чертами встречаем и некоторые отличия, например овальная форма и небольшой размер щитов не походят на большие и суживающиеся книзу щиты древней Руси. Впрочем надобно взять в расчет и разницу эпох: между IV и X веком могли, конечно, произойти разные перемены в вооружении и привычках сарматских народов. К таким переменам, например, надобно отнести и употребление стремян; известно, что у греков и у римлян не было стремян. Их мы не находим и на данных фресках. Тогда как древняя Русь употребляла их; по крайней мере это можно сказать о IX и X веке. Укажу на раскопки, произведенные г. Самоквасовым в Приднепровском краю; в могилах языческой Руси найдены между другими предметами и стремена.