Начало социологии

Качанов Ю. Л.

Отечественная социальная наука существует в эпоху реформ "после марксизма". Ввиду финансовых затруднений она сузила фронт исследований и, уклоняясь от вопроса "что?", начинает ставить вопрос "зачем?", на который раньше отвечала философия. На вопрос "зачем?" социальная наука отвечает либо раскрывая свои исследовательские средства, либо проясняя свои социально-политические цели. Взаимосвязь целей со средствами образует "логику" социологии. Легитимация социологии представляет собой социально-политические гарантии этой взаимосвязиVXXVII. Появляется все больше ученых, рассуждающих о социальном мире в терминах средство-цель, а не причина-следствие. "Генеалогия" сущего, его причинные свойства релевантны для подобных социологов лишь в качестве цели, имеющей несомненные политические коннотации:

"Как мне представляется, с выполнением научно-познавательной функции социологии дело обстоит относительно благополучно. Однако достигнутый уровень развития нашей науки еще не достаточен для полноценного, профессионального участия в научном обосновании реформ"VIXXVIII.

Отсюда

вовсе не следует, что каузальное объяснение в социальной науке неизбежно принимает форму воображаемой метапозиции "незаинтересованного" и "беспристрастного" исследователя. Однако дискурс политической или социальной идентичности порождает в социологии тавтологическое представление: я разрабатываю такую концепцию, провожу такие измерения, потому что я "либерал", петербуржец, женщина... Предпонятия доксического опыта оказывают на социологию большее влияние, чем это обыкновенно признается. Если движущей силой социо-логии служит объективация средств и целей науки и экспликация противоречий между ними, то "классическая ясность" и "естественность" метафизики присутствия покоится на иллюзии всеобъемлющей целостности универсального онтологизированного метода и натурализованного предмета социологии, которая скрывает различие приемы/цели, а также его внутренние напряжения. Никакой социолог не может быть абсолютным властелином смысла своих суждений: необъективированное, т. е. история и социальные детерминации познания, привносит некую неотчетливость в кажущуюся ясность смысла объективированного. Исследовательские практики и их результаты не являются полностью явственными и умопостигаемыми, их нельзя непосредственно проецировать на социальную действительность: они могут быть соотнесены напрямую лишь с социальным миром, который конструирует сама социология.

***

Мы пытались уловить homo sociologicus там, где он находится ближе всего к изучаемому им социальному миру - в "социологической повседневности", когда он в привычных для него научных формах приступает к "наброску" открыто-очевидного сущего. Этим идеальным проектом предмета исследования, которому приписывается неопосредствованная достоверность, выступает присутствие.

Значение, смысл и употребление "присутствия" стигматизированы врожденной и несводимой "наивной социологией", спонтанно воспроизводимой господствующими социальными позициями. События социального мира столь различны, что их нельзя отождествлять, и вместе с тем столь сходны, что их постоянно сравнивают. Социальные различия почти наглядны, но не абсолютны. Присутствие не дано вне пространства-времени социального мира, однако, поскольку пространство-время есть стенографическая запись несовпадений и изменений, постольку присутствие существовать не может. Присутствие мерцает, вспыхивая и исчезая, в многообразных структурах социального мира и во всевозможные моменты научной практики. Отсутствие указывает на то обстоятельство, что присутствие есть инструмент неких неподвластных научному производству социально-политических сил. Если присутствие - понятие институциональное, то отсутствие - это институциональный диссонанс по преимуществу, т. е. социально опосредствованное противоречие между взаимоисключающими концептуальными схемами, представляющими одно и то же сущее социального мира. Поэтому не стоит учреждать отсутствие в качестве нормы и образца познания. Признание отсутствия присутствия "примиряет" с несовершенством представления, размыкая его самореферентность и тавтологичность, останавливая механизм политического представительства в социальной науке. Оно примиряет, если удерживает нас в границах критической рефлексии, не позволяя создавать новые "абсолюты". Отсутствие угнетается в структуре институционализированного представления тождества социальной действительности, ему недоступно и в нем невыразимо. Способность соотносить присутствие (представимое) с отсутствием (непредставимым) есть власть над социологическим представлением. На уровне рабочей метафоры, противоречивая сущность социологического mainstream'а заключается не в различении тождества ("отрицание"), а в бестрепетной редукции различия, претворяемой в жизнь посредством различения самого различия ("отрицание отрицания"). То есть настоящая его сущность - в отрицании различия, неприятии отсутствия, забвении различия, которое есть необходимое условие самой социологии.

Спешим успокоить научную общественность: социологии не грозит диктатура отсутствия. Отсутствие немыслимо вне присутствия. Отсутствию нужно его собственное отрицание: чуть-чуть метафизики, чуть-чуть идеологии, чуть-чуть объективации социальной позиции... Впрочем, некоторым деятелям отечественного философского бизнеса будто бы было видение, что по Латинскому кварталу бредут юные отсутствиелюбивые то ли деконструктивисты, то ли постструктуралисты, и слышно, как они шепчут: "Quousque tandem abutere, praesentia, patientia nostra?" Посему в столице нашего обширного государства раздается ропот постструктуралистской общественности: "Доколе? Доколе?" Не дождетесь, господа! Никогда будущие историки науки не напишут: "Очищенная огненной гибелью своего метафизического начала - "присутствия" - и поднявшаяся до понимания "социальной реальности" как смыслообразующего a priori, социология достигла апогея своего интеллектуального могущества..." Увы, никогда.

Суровый наступает век, и для него

Поле возделано, и приготовлен дар

К трапезе жертвенной. И река и луга

Открыты широко вокруг пророческих утесов,

Чтобы до самого востока человек,

Преображаясь многократно, видеть могVIIXXIX.

***

Настоящее как временн?й момент социологического производства выступает продуктом вполне "пространственного" "естественного отбора" из горизонта возможностей, свершаемого

посредством запретов и исключений внутри социальной практики науки. В будущее перетекает лишь та работа, которая, во-первых, содержит новую форму или оформляет новое содержание и, во-вторых, преодолевает негативное определение "это не социология", адресованное ее ближайшей предшественнице в ряду событий научного производства. "Кто ищет вынужден блуждать"VIIIXXX. Социология, которая будет превалировать в будущем, дремлет в возможном, в состоянии неразличимости с горизонтом возможного. А относительно горизонта мы не уверены, наука ли это. Доминанта будущего еще не зафиксирована, но уже тематизирует акт выбора и в силу этого содержит в себе трагический момент отрицания прошлого, всего не-выбранного. При этом характерной чертой социологии конца XX века является девальвация этой трагедии, обесценивающая сам выбор: различия между концептуальными системами и типами экспериментирования стремительно теряют иерархический характер, и теперь агент волен выбирать не только средства и цели своих научных практик, но и сами основания выбора, - и так далее до бесконечности.

Российские социологи болезненно избегают самообъективации. От этого происходит отторжение ими разного рода "неприятных истин". Что не вполне осознается нашим социологическим сообществом - это та форма, в которой осуществляется развитие теории. Многие полагают, что социальная теория становится все более и более изощренной, но при этом опирается на неизменный базис постулатов и определений, в то время как в действительности социальная теория постоянно смещает свои основы, модифицирует и изменяет исходные аксиомы и концептуальные схемы.

Всякий конкретный выбор в известной мере случаен, необходим лишь выбор как таковой и, быть может, его последствия. Релятивизация выбора актуализирует потенциальные исследовательские практики, а не запреты, как это было еще недавно. История науки свидетельствует, что нет таких запретов, которые бы не нарушалисьIXXXXI. Ныне в России ни страшная борода Карла Маркса, ни указующий перст Талкотта Парсонса никого не пугают. На гребне волны настоящего социальная наука раскрывается как тотальность возможностей. Это обесценивает проект кризис/стабилизация, который идентифицировал социологию с архивом классических текстовXXXXII, по сути, возвещая о ее смерти: лишь в ситуации post mortem прошлое актуальнее будущего. Однако в отличие от Великого Пана, социальная наука еще жива. Carpe diem!

Надеявшийся награжден не мало,

Награду вера всю в себе несет.

Тебе не даром мудрость подсказала:

Что у тебя Минута отобрала,

То никакая Вечность не вернетXIXXXIII.

Самые существенные тексты еще не написаны.

В российской социологии все еще начинается.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Социальный мир - это все то, что имеет место, чему случается быть (was der Fall ist) (ср. [1]). Формально (adjective) социальный мир есть ансамбль фактов, понимаемых как отношения сущих (см.: [там же]), а содержательно (substantive) - совокупность взаимосвязанных социальных явлений (ср. Кант И. Критика чистого разума, B446). Говоря о проецировании на социальный мир концептуальной схемы, мы имеем в виду социальный мир, рассматриваемый содержательно, в то время как сущее социального мира предполагает его формальный аспект. Хотя конструирование социального мира (формально и содержательно) и осуществляется социологией cum fundamento in re, тем не менее, оно схематизирует и сужает представления о возможных событиях.

Социальный мир выступает для агента, во-первых, в качестве мира жизнедеятельности (нечто вроде Werkwelt М. Хайдеггера) - средоточия его жизненно важных отношений, мира, в котором агент непосредственно и сущностно заинтересован. Во-вторых, социальный мир есть более отдаленный и опосредствованный, но, тем не менее, значащий для агента, наделенный смыслами окружающий мир (Umwelt), данный преимущественно как множество наличных (vorhanden) сущих (Seiendes), со-присутствующих с присутствием агента. (Заметим, что ни мир жизнедеятельности, ни окружающий социальный мир не совпадают с Lebenswelt Э. Гуссерля) Сущее социального мира для агента не является изолированным предметом. Оно есть погруженная в контекст социальных отношений часть окружающего агента мира или мира его жизнедеятельности. Разумеется, все вышеназванные "миры" и соответствующие им позиции агента являются идеализацией (ср. Habermas J. Theory des kommunikativen Hahdelns. Bd. 2.
– Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1981.
– S. 234.).

2 Под "сущим социального мира" в настоящей работе понимается вообще все, что может служить предметом мышления, стать "объектом" для "субъекта". Сущее социального мира как таковое всегда обусловлено и контингентно (не-необходимо). Понятие "сущее" определяется нами как то, что может стать предметом социологических практик, и как то, о чем социолог может знать. Оно не обозначает некий род событий социального мира наряду с другими (ens non est genus), но схватывает все, что "есть" в социальной реальности. Сущее (ens) охватывает как присутствующее (praesens), так и отсутствующее (absens). Однако сущее, поскольку оно "есть", почти всегда полагается как присутствующее, но не как отсутствующее. Таким образом бытийствование как таковое ("есть") имплицитно приравнивается к бытию-настоящим. Сущее есть пред-стоящее субъекту в представлении. Представление здесь понимается как собирание воедино (co-agitatio, т. е. cogitatio Р. Декарта) восприятия, воления и рефлексии субъекта. Оно является практическим опосредствованием наличного или техническим оперированием различными данностями, универсальной опредмечивающей деятельностью. Понятие "сущее" проявляет, между прочим, подчинение "социального мира" тождеству представления и требованиям концепции истины как соответствия. Понятия "социальный мир" и "сущее" являются одними из базовых понятий представления и как таковые выступают условиями возможного социологического опыта.