Начало великих свершений
Шрифт:
– Я – Утес! Скалы – в две колонны. Направление – замок Астхолл.
Пятнадцать километров мы проходим подобно степному пожару. Вот он – замок Астхолл. Ха, какие-то ненормальные мечутся среди мешков с песком и пытаются палить в нас из пулеметов… Вы ошиблись, господа, чтобы остановить нас, вам бы морские орудия надо…
Ах, я, недоумок! Самовлюбленный павлин! У ЛК Рубашевского сносит башню. Прямое попадание 4,5 дюймовым снарядом. Господи Боже, какой же я идиот! Расслабился, поверил, что уже все кончилось…
– Скалы! Скалы! Зенитки! Рассредоточится!
"Корниловы" расходятся в три линии. "Семерки" выдвигаются вперед и засыпают все подозрительные места своими полуторапудовыми снарядами.
… Из пехоты первыми к замку попадают, как ни странно, парашютисты Бройера. Судя по всему, они просто бежали часть пути на своих двоих, а потом разжились где-то десятком грузовиков, выкрашенных в хаки. Сейчас они деловито суетятся возле замка, а приехавший вместе с ними Макс и командир полка майор Штенцлер, уговаривают меня не разносить замок на атомы, за девять сожженных танков и погибшего Рубашевского. Мотивируют они тем, что если Черчилля захватят живьем, то сначала отдадут его нам и целых двадцать минут будут любоваться небом, чтобы не мешать теплому дружескому общению. Услышав это, к их просьбе присоединяются и мои офицеры. Мягкий я человек – не могу отказать друзьям…
"Корниловы" взяли окна замка под прицел, дабы не одна невежливая скотина не помешала визиту десантеров внутрь. Эх, силен ты, дьявол соблазна!
– Майор! Подождите, я с Вами!
Прихватываю из танка ППД и отправляюсь следом за десантом, видя краем глаза, как за мной топает еще человек двадцать танкистов.
В замке звучат одиночные выстрелы, но как такового сопротивления нет. Дверь вынесена прямым попаданием 122-мм снаряда, который, видимо, навел гарнизон замка на мысли о тщете всего сущего. По лестнице навстречу нам волокут какого-то господина. Его лицо мне знакомо… Антони Иден, соратник Черчилля. Продешевил я, этого тоже надо было потребовать…
На втором этаже гремят выстрелы. Это не случайные – настоящая перестрелка. Бегом туда. Так, вот и следы: трое убитых парашютистов. Вперед! Вперед, суки беременные!
Мы вылетаем из коридора, и тут же звучат выстрелы из маузеров. Кто-то упал рядом со мной, кто-то зашелся хрипом… А-а-а! На! На! На! Веером от живота поливаю коридор потом прыжком вперед! Опа! Двое! Один лихорадочно запихивает в маузер новую обойму, а другой… другой, закусив губу и раздув ноздри, идет ко мне с шашкой наголо. Вот, б…! Я выпускаю последние патроны в человека с маузером… Взблеск клинка… Пытаюсь закрыть голову автоматом… Сзади грохочут выстрелы… Все…
…Он лежит передо мной, стиснув в мощной руке Златоустовский клинок. Георгиевский клинок. Я знаю, кто это, хотя он и лежит лицом вниз. Только у одного человека здесь могла быть эта шашка в золоченых ножнах. Котовский. Григорий Котовский, герой-партизан, капитан русской армии. Изменник и предатель, команданте Григорио. Секретарь третьего интернационала. Но как бы там ни было, он – русский. Я подбираю его шашку и иду вон из замка. Около своего танка я останавливаюсь. Сломать амосовский булат руками не выйдет и у Поддубного, но на нашей стороне техника.
Засовываю клинок в звездочку, затем стучу по броне:
– Заводи! Малый вперед!
Клинок ломается со звуком, напоминающим тонкий женский вскрик. Не в те руки отдали, Лавр Георгиевич, да не мне Вас судить…
Полковник Всеволод Соколов. Константинополь, 1941.
Англия растворяется вдали как мираж. Под крылом самолета Франция. Хотя я уже больше десяти лет в армии и самолеты знаю не понаслышке, но на боевом самолете лечу впервые. Впрочем, когда у тебя в кармане лежит предписание "немедленно явится" да за подписью самих Миллера и Шапошникова, то полетишь не то, что на бомбардировщике
Буквально на днях убыл Макс, а теперь настала и моя очередь. Наш корпус, получивший гордое звание "Лондонский", расформирован за ненадобностью. Ну, не расформирован, а переведен в так называемое "кадрированное" состояние, то есть, лишен девяти десятых личного состава, почти всего тяжелого оружия, самолетов и кораблей и готовится к отправке в Россию. За поимку бывших правителей Британии нам дополнительно обломились благодарности от Самого. Честно говоря, первый раз вижу эту странную награду, хотя слышал о ней уже давно. Нам всем раздают плотные глянцевые листы с золотым обрезом, на которых в обрамлении знамен изображен чеканный профиль Верховного Главнокомандующего. Ниже идет текст благодарности, в котором красным выделено имя награжденного. Вначале у нас встал естественный вопрос: как обмывать подобные "награды"? Но, понятное дело, мы нашли способ. Не глупые… Лучше бы мы были дураками…
Утром нас с больными головами строят, зачитывают приказ, в течение суток мы, высунув языки, мечемся, передавая технику, после каждому предписание в запечатанном конверте и – аллюр три креста, к новым местам назначения! Мне достается совершенно безумное направление в Константинополь, в латную дружинную дивизию "Генерал Корнилов". Не знаю, что меня там ждет, но теперь, если не понравится, я всегда могу обратиться к своему задушевному другу, рейхсфюреру СС.
Вот с такими мыслями я лечу на бомбардировщике. В Англии еще идут бои, некоторые части англичан пока сопротивляются, но это жалкие попытки, не идущие ни в какое сравнение с тем, что сейчас творится в Турции и на дальнем юге. Турецкие аскеры отчаянно дерутся в районе Анкары, иногда даже переходя в наступление, а арабские и иудейские фанатики упорно обороняются в Палестине и Сирии. На дальнем юге, в джунглях Индокитая остатки японских частей вместе с австралийцами и особо упрямыми китайцами яростно сражаются с нашими наступающими войсками, которые кроме врагов вынуждены бороться еще и с отвратительным климатом тех жутких мест. Так что я не чувствую себя дезертиром, покидающим поле боя ради спокойной жизни в тылу…
Аэродром, на котором мы приземляемся, находится километрах в десяти от Константинополя, и до него мне предстоит добираться на автомобиле. Несмотря на новые ощущения и не слишком удобную позу, мы с Танкистом успеваем задремать в полете. Правда, нам еще повезло, что наш полет происходил на Ме-264, с его просторной кабиной, в которой отыскалось местечко и для нас. На каком-нибудь другом бомбардировщике нас вполне мог ожидать увлекательный перелет в бомбоотсеке. Так что мы еще хорошо устроились.
На прощание летуны поят нас кофе и концентрированным молоком соответственно, и мы, пожелав им удачи и вежливо мурлыкнув соответственно, отправляемся в путь. Нам навстречу движутся тяжело навьюченные верблюды. Водитель поясняет, что эти монгольские подарки здесь куда более распространены, чем автомобили. Снабжение горючим еще не на высоте, а этим кораблям пустыни все нипочем…
Летом Константинополь очень красив. Я никогда еще не был в этом историческом городе, уже, кстати, переименованном в Царьград, и с любопытством верчу головой направо и налево. Вообще люди – гораздо любопытнее кошек. Вон Танкист – тоже здесь впервые, но никак не проявляет своего интереса. А посмотреть есть на что: у Святой Софии уже взорвали уродливые минареты, и теперь над ее наново вызолоченным куполом сияет в голубой синеве неба животворящий крест. Город, очищенный от иудейской и мусульманской мрази, сверкает своей первозданной красотой. С такого расстояния он похож на сахарный дворец, который горит нестерпимым блеском в лучах яркого солнца. От любования этой картиной меня отрывает оклик: