Начало всех Начал

Никитин Юрий Александрович

Каин промолчал. Голос продолжал неумолимо:

— Ты думал о том, как хорошо бы стать единственным властелином мира? Мера за меру: ты станешь скитальцем на этой земле. Как только остановишься, все погонятся за тобой и станут тебя избивать. Поэтому будешь вынужден постоянно спасаться бегством, и всякий раз, когда захочешь остановить свой бег, чтобы обосноваться на земле, она разверзнется под тобой. И наконец ты умрешь в бесчестии и никогда не будешь погребен как должно!

Каин содрогнулся, плечи его опустились. Он старался сдержаться, но в глазах

защипало, горячие слезы побежали по щекам.

— Мой грех, — проговорил он с трудом, подбородок начал прыгать, — больше, нежели можно снести! Я осознаю, что он настолько тяжел, что ему нет искупления.

— Да, — согласился Голос, — твой грех тяжел.

— Я признаю Твою волю, — выговорил Каин с трудом, — обрекающую меня стать скитальцем, но слишком велико данное мне наказание, и снести его невозможно, и всякий, кто встретится со мной, убьет меня.

Голос сказал резко:

— Я никогда… никогда!.. и никому не даю такого наказания, которое нарушитель законов не может вынести.

— Но меня убьют, — ответил Каин с отчаянием. — И даже Ты не насладишься местью. И не сделаешь мое наказание примером.

Голос грянул:

— Нет! Убийства запрещены. Это первый запрет убийства в этом мире… И еще, мщение — это только мое право. Я отомщу за любого несправедливо обиженного! Только я. А человек мстить не имеет права.

— Но как люди удержатся от желания меня убить?

— Я дам тебе особый знак, — сообщил Голос. — И никто не тронет тебя. А тому, кто все же убьет, — тому воздастся всемеро. Тебя будут видеть и узнавать издали. Я возложу на тебя свою печать, и никто тебя не тронет. Иди свободным. Обещаю, тебя не убьют сразу. Семь поколений будут ждать с местью за смерть Авеля. А потом тебя убьют.

Каин спросил тупо:

— Куда мне идти?

Голос сказал горько:

— Человеку дана свобода выбора… сколько раз я это говорил! И сколько еще скажу…

— Понял, — ответил Каин угрюмо. — Я ухожу. Но все равно… Ты считаешь, что я виновен, но все равно скажу, Ты должен был принять и от меня жертву! Мало ли что я замыслил. Я же тогда еще не сделал. И, может быть, не сделал бы вообще… Ладно, я ухожу отсюда.

— Чего нельзя делать, — произнес Голос, — не делай даже в мыслях. Иди. И отныне — не останавливайся. Ты раскаялся, и… я вижу, что твое раскаяние искреннее, хотя ты и страшишься его произнести вслух. Потому я снимаю с тебя половину наказания.

— Какую?

— Земля, — объяснил Голос, — по-прежнему должна разверзаться под тобой, но ты отныне избавлен от доли вечного скитальца. Это значит, что со временем тебе будет позволено выбрать для себя какое-либо одно место. Иди!

Тело Авеля обнаружил его ручной волк. Он оставил овец и примчался на поле, там тормошил и облизывал Авеля, потом прибежал к дому Адама и горестно завыл.

Ева позвала Адама, тот пришел по обыкновению хмурый, хотел уже бросить в волка камнем, но тот отбежал и снова завыл, да так горестно, с такой жутью в голосе, что Ева закричала взволнованно:

— Адам, я боюсь!..

— Да

ладно, — ответил он раздраженно. — Надо сказать Авелю, чтобы привязывал там у себя. А то бегает, людей пугает…

— Адам, с детьми случилось что-то страшное!

Адам оглянулся, вся долина за его спиной заставлена домами, где живут семьями не только их дети, но и дети их детей.

— Ты имеешь в виду… Авеля?

— Да!

Он посерьезнел.

— Поспешим тогда. Эй, Шешель, веди!

Волк понесся, постоянно оглядываясь на них, но Адам не отставал, а когда Ева запыхалась, легко подхватил ее на руки и побежал, почти не чувствуя ее веса.

Когда они наконец догнали волка, тот уже сидел у трупа хозяина, скулил и лизал ему лицо, пытаясь разбудить.

Ева охнула и опустилась на землю без чувств. Адам стиснул кулаки, ноги подкосились, он встал на колени перед неподвижным телом сына.

— За что? Почему?

Но он уже знал ответ, вспоминая лицо старшего сына, его гнев на Авеля, которому все доставалось легче, жилось проще и который оставался любимчиком отца и матери.

Ева очнулась, сразу же залилась слезами. Адам поднял ее и, обняв за плечи, повел обратно в поселок, чтоб ее женское сердце не разорвалось, когда мертвый сын все время перед глазами. Волк остался у трупа хозяина и никого не подпускал, ни хищных птиц, ни зверей, ни людей.

Не переставая рыдать, Ева раздирала на себе одежды, исцарапала лицо и закричала, подняв лицо к небесам:

— Почему? Почему Ты позволил Каину убить Авеля?.. Почему?

Адам прижал ее к груди, гладил по голове, как ребенка, баюкал, утешал, хотя у самого в глазах темнело от ярости и гнева. Перед глазами всплыло лицо Авеля, ясные глаза и то, как он смотрел на жертвенник.

— Он жесток, — проговорил он с трудом, — я не знаю, чего Он хочет, пути Господа неисповедимы. Но я знаю, за что Он обрек Авеля…

— За что?

— Нельзя так смотреть на жертвенный огонь, — произнес Адам мрачно. — просто нельзя.

— А как он смотрел?

Он проговорил с трудом, чувствуя, как щиплет глаза, а взор затуманивает слеза:

— Надо было скромно удалиться, но Авель стоял и смотрел, гордясь тем, что он оказался лучше брата! Он получал удовольствие от созерцания сияния силы Всевышнего, которая приняла его дар, а от приношения брата отвернулась. Он наслаждался превосходством над братом, а это недопустимо.

— Но все равно, это жестоко!

— Жестоко, — согласился Адам. — Авелю нельзя было наслаждаться… особенно в виду старшего брата, что могучая небесная сила его возвысила, а брата унизила… Но позволять за это убийство?

Он передал Еву в руки выбежавшим навстречу встревоженным детям Авеля и Каина. Ее увели, утешая и уговаривая, Адам вскинул к небу кулаки.

— За что? За что Ты мне мстишь до сих пор? Столько лет прошло!.. Все еще не насытишься местью?

В тучах блеснул свет, в землю уперся сверкающий луч, похожий на замершую молнию, из него вышел Рафаил, лицо грустное и полное сострадания.