Начало всех Начал
Шрифт:
Он поперхнулся, слова застыли на языке. Загораживая дорогу, появился огромный ангел в три человеческих роста.
— Не бей коня, — произнес он красивым голосом. — Это я не даю ему идти дальше.
Мафусаил, дрожа всем телом, вскрикнул:
— Но… почему?
— Ты слишком хорош, — произнес ангел скорбным голосом, — а город этот погряз в пороках. Там нет человека, который мог бы принять тебя, как гостя, и не попытался обесчестить. Если же будешь противиться их мерзким домогательствам, тебя убьют и обесчестят уже мертвого.
Мафусаил вскипел
— Пусть попробуют.
— С целым городом тебе не справиться, — произнес ангел бесстрастно. — Но если справишься… тогда зачем тебе этот город?
Мафусаил начал обретать уверенность, а загораживающий дорогу ангел чем-то раздражал и даже злил.
— Не знаю, — ответил он. — Я еду к краю мира, хочу повидаться со своим отцом Енохом. Моя дорога лежит прямо через этот город. С моей стороны будет трусостью миновать его по дуге.
Ангел развел руками.
— Я не могу тебе противиться. Творец сказал, что люди могут делать, что хотят. Но Он велел тебя охранять…
— Если Всевышний велел не противиться, — сказал Мафусаил, воспрянув духом, — то сойди с дороги.
— Как скажешь, — ответил ангел.
Он отступил в сторону, тут же превратился в луч света и унесся в небеса. Мафусаил тронул коня, на этот раз тот пошел по тропинке, быстро переходя в галоп.
В небе вспыхнуло зловеще багровым. Мафусаил охнул, облака исчезли, взамен со злобным шипением раскрылась исполинская кровавая язва. Небесный огонь кипел в ней, словно в кратере вулкана, только ужасающее жерло смотрит вниз.
Мафусаил вскрикнул от ужаса, заметив на фоне красного множество темных точек, что увеличивались на глазах. Горящие камни падали с огромной скоростью, все разгоняясь и разгоняясь, за ними тянулись темно-синие дымные хвосты. Следом посыпались ярко-оранжевые и желтые огни, и тут же пошел частый дождь из горящей смолы…
Мафусаил придержал коня. Камни с грохотом, треском и звоном обрушились на город, разламывая каменные здания, как собачьи будки, а огненный дождь воспламенил их, словно стога сухой соломы.
Он видел выбегающие из уцелевших домов темные фигурки. Свет был такой яркий, что все казались одетыми в черное. Горели не только дома, но и сама земля полыхала, залитая смолой. Земля затряслась, Мафусаил натянул повод, но конь уже и сам пугливо подался назад: с грозным гулом с неба рушились, довершая начатое, исполинские камни, целые скалы.
Они разбивали обгорелые остовы домов, сносили башни, погребали под собой все, что осталось от города. Огонь выбивался из-под этих скал и продолжал пожирать все, до чего мог дотянуться. Хотя да, сгорело все, и теперь полыхала сама смола, вылившаяся из страшной раны в небосводе.
Он ощутил, что уже давно задерживает дыхание, ожидая и надеясь, что хоть кто-то сумеет выбежать за городские ворота. Увы, ворота сгорели тоже, а раскатившиеся великанские камни разнесли их вдрызг и погребли.
Конь ржанул и, повернув голову, скосил глаза на хозяина. Мафусаил потрепал его по шее.
— Прости,
Конь взмахнул гривой, копыто с силой ударило в землю.
— Ты прав, — сказал Мафусаил, — надо двигаться дальше… Но все-таки, если бы я решил проехать мимо города, ангел пощадил бы город? Или мое появление — просто совпадение и город был обречен?
Под конскими копытами третий день гремела твердая сухая земля. Последние зеленые пятна остались далеко позади, некоторое время попадался жесткий кустарник, затем тянулась только каменистая поверхность, откуда ветер сдул песок.
Еще через день каменная поверхность сменилась жаркими песками. Ветер намел целые горы, Мафусаил перестал замечать хоть какие-то признаки жизни, последнюю ящерицу видел три дня назад, а вчера видел пробежавшего муравья, сухого и быстрого, то ли живет здесь, то ли занесло ветром…
Ветер упорно дул навстречу, словно пытался не допустить его дальше. Мафусаил стискивал челюсти и снова клялся себе, что не остановится, пока не дойдет до края мира.
У него обгорело лицо, кожа слезала клочьями, горло пересохло, вода давно кончилась, он уже понимал, что поворачивать поздно: на обратный путь нужно столько же воды, сколько у него было на границе этой пустыни.
Похоже, мелькнула горькая мысль, что это его последний поход. И, увы, который он так и не завершит…
Он был готов свалиться с коня и умереть под его копытами, как вдруг ноздри уловили запах дыма. Сперва не обратил внимания, мало ли лесных пожаров, затем как огненной крапивой по голому телу: пахнет жареным мясом!
Огромные камни расступились, дальше спуск в долину, Мафусаил ощутил, как по телу пробежал озноб, словно прыгнул в ручей с ледяной водой. Впереди три строения, которые он назвал бы хижинами, если бы те не были впятеро больше самых больших домов, какие он только видел, а стены не сплетены из ивовых прутьев, а сложены из толстых бревен, что каким-то образом держатся, не рассыпаются!
— Вперед, — шепнул он измученному коню, — что бы там ни было… хуже не будет!
Конь из последних сил потащился вперед на подгибающихся ногах. Мафусаил слез на землю и пошел впереди, держа верного друга за повод. В треугольнике между домами багровеют угли огромного костра, спиной к Мафусаилу сидит огромный человек в звериной шкуре, даже сидя он выше гостя, а на вертеле толщиной с бревно жарится целиком крупный бык.
Мафусаил растянул обожженное лицо в приветливой улыбке и сказал самым приветливым голосом, какой только сумел изобразить:
— Да будет добыча ваша такой же лакомой, как этот дивный аромат!
Человек неторопливо обернулся, на Мафусаила глянуло сумрачное лицо, широкое, с резко выступающими скулами, надбровные дуги похожи на утесы, нижняя челюсть выдвинута вперед, а глаза смотрят остро и пронизывающе.
— Надеюсь, — ответил человек густым голосом, больше похожим на звериный рев. — Садись, гостем будешь.