Начало жизни
Шрифт:
Интересно: в одних булочных кладут такую полосочку, в других нет. Без нее тоже булка выглядит не плохо. Что, если отломать кусочек этого украшения? Маша отламывает и с наслаждением кладет в рот. Вкусно! Можно отломать и с другого края, чтоб одинаково было.
А не лучше ли снять это украшение вовсе? Может, его совсем не было? Булка и так хороша… На зубах снова хруст.
Пока проходишь этот квартал, можно съесть и не одну булку. Маша не ест, она только отламывает поджаристые корочки-занозки то с одного, то с другого конца. Подумаешь,
— Вот, я купила.
На мамином лице ужас:
— Что ты принесла? Разве я могу этим угощать гостей? Зачем ты обгрызла?
— Мне такую дали, — говорит Маша, свято веря в свои слова.
— Если дали, так пойди и обменяй, — говорит мама, краснея, Она всегда краснеет, когда подозревает кого-нибудь во лжи.
Маша идет снова к Розе. Но Роза смеется и не ме няет. «Кто же у меня такую возьмет?» — спрашивает она со смехом.
Маша возвращается с позором. А в комнате сидит Магдалина Осиповна, и кофе уже заварен…
Маша кладет булку на стол и убегает во двор, пока мама не вышла на кухню.
Тетю Зою спасли, это очень хорошо. Но мама сама учила отца сказать неправду, будто бы он профессор… Мама, которая всегда учила: лгать нехорошо, надо го ворить правду.
Как же разобраться в этом? Спрашивать взрослых бесполезно, — ведь это именно они поступают вопреки своим собственным правилам. Маша стала наблюдать за взрослыми и заметила, что они часто отклоняются от правды. Папа сказал про одного Зонного поклонника, что он черноглазый, а когда Маша присмотрелась, то обнаружила: глаза коричневые. Черных глаз не бывает, только зрачок черный, но это у всех. Про Машу говорят, — что глаза у нее синие, а они только с голубенькими крапинками. Синих, как синька, глаз у людей тоже не бывает. Как же быть с правдой?
— Ты слишком всё буквально понимаешь, — заметил папа, когда Маша отважилась спросить, почему взрослые говорят неправду. — Приблизительно это верно. Глаза называют синими и черными условно, поэтому тут нет лжи.
«Приблизительная, условная правда» была непостижима для Машиного ума. В глубине души она очень мучилась, узнав, что взрослые врут, и никак не хотела простить им этого. «Это хорошо, это плохо, это правильно, это неправильно» — говорили взрослые, и им полагалось верить.
Однажды в день своего рождения Маша получила в подарок от родителей маленький мячик, раскрашенный в синий и красный цвет. И тут же спросила:
— А это обязательно — дарить новорожденным подарки? Такое правило?
— Обязательно, моя хорошая! — беспечно ответила мама, поцеловала дочку в лоб и ушла.
«Хорошее правило, — подумала Маша. — Теперь пойду к знакомым через улицу и скажу, что у меня день рождения».
У знакомых никого не было дома, кроме бабушки, которая мыла, на кухне кастрюли. Маша поздоровалась с ней, кокетливо прижимая к груди мячик:
— У меня день рождения. Это мне мама и папа подарили, —
— Хороший мячик! — похвалила бабушка, обмакнув тряпку в золу и оттирая ею закопченное дно кастрюли.
Маша подождала немного. Потом повторила снова:
— А я сегодня новорожденная.
— Поздравляю тебя, — сказала бабушка, даже не обернувшись, видно торопилась закончить работу.
Маша загрустила. Бедная старушка! Она не знает правила и не собирается ничего дать Маше.
Девочка стала растерянно бродить вокруг застекленной веранды. Ну как, как помочь этой бабушке, чтоб она поступала хорошо, по правилам? Может, ей нечего подарить и она очень мучается от этого?
В траве лежал медный пятак с царским орлом. Маша вытерла его о песок и он заблестел. Маша знала, что в лавках такие пятаки не берут. Но всё-таки это вещь, кругленькая, хорошенькая.
— Я возьму его? — спросила она бабушку нерешительно.
— Возьми, возьми, он всё равно никому не нужен.
Маша вздохнула с облегчением и пошла домой. Хорошо она выручила старушку! Теперь бабушка не будет страдать из-за того, что неправильно поступила.
В углу двора, в бурьяне, сидят ребята.
— Куда бы податься? — спрашивает Славка.
— Идем к сумасшедшей барыне? — предлагает Маша. — Она что-нибудь расскажет.
— Айда!
Сумасшедшая графиня живет во флигеле, в самой дальней комнате. Собственно, их две барыни: бабушка и внучка. Только бабушка в здравом уме, а внучка со странностями. Зато она очень общительная, а так как к ней никто не ходит, она довольна приходом детей.
— Я родилась в богатой семье, — рассказывает она охотно. — У нас в гербе — хлыст и дубовая ветка. Мои предки были любителями охоты и собак, у нас тоже было шестьдесят собак.
— Врет, наверно, — шёпотом говорит Славка Маше.
— Когда я выросла, мне купили парту и наняли учителей. И я занималась.
— Купили парту… она и в школе-то никогда не была. Кто же парты покупает? — возмущенно шепчет Славка на ухо Маше.
— Молчи, — отвечает Маша.
— Я была большая озорница… Я вообще оригинальный человек, — заявляет сумасшедшая барыня. — Раз мы стали играть в индейцев. Я разрисовала себе лицо тушью так, что целый месяц не отмывалось. Меня даже гостям не показывали. А брата маленького я всего вымазала йодом, чтобы он был краснокожий. Он даже заболел от крика.
Машино сердце замирает в ужасе. Вымазать йодом маленького брата! Вот сумасшедшая! Но ведь она и в самом деле такая.
— А когда я выросла, мне захотелось узнать, как это человек тонет. И я привязала одного деревенского мальчишку за пояс веревкой и говорю ему: «иди на середину реки». А лед был тоненький. А он не идет. Такой трус! Я бы ему не дала утонуть, я бы вытащила его за веревку.
— И чем кончилось? — спрашивает Славка, затаив дыхание.
— Так и не пошел, болван.