Начало

Дьяченко Алексей Иванович

И вот кульминация дня. Певица в розовом платье просит подняться на сцену мужчину и потанцевать с ней вальс. В зале тишина, никто не в состоянии исполнить её каприз. Такие вещи обычно делаются с подсадкой. Её приглашение было чистой авантюрой. Заводские мужчины робки, танцевать вальс с такой красавицей, да ещё и на сцене, у всех на виду. Ситуация была аховая. Я, долго не думая, вышел из-за кулис и потанцевал с ней вальс, как и положено кавалеру, до конца исполняемой ею песни. В финале, поцеловав ей руку, хотел ретироваться. Но не тут-то было. Певица оказалась веселее, чем можно было предположить. Она схватила меня за руку и стала недвусмысленно мне подмигивать. Мы всё ещё стояли с ней на сцене. Признаться, разные мысли ходили в голове. Красивая и талантливая

была певица, но всё случилось неожиданно. Я был к этому не готов, не соблазнился. Всё это не описать в двух словах. На сцене за десять-пятнадцать минут мы с ней прожили целую жизнь. Но на этом всё не закончилось. Когда я убежал за кулисы, то Захаров поймал меня там, дал огромный букет цветов и опять вытолкнул на сцену. Я подарил букет певице. Она снова схватила меня за руку и не отпускала. Спросила имя, просила зал поприветствовать такого смелого молодого человека аплодисментами.

Наши «народные актёры», мужская половина, занятая в спектакле, почти что силой толкали меня к ней. Говорили: «Езжай с ней. Разве не видишь, как она смотрит на тебя, как она тебя хочет». Я устоял.

После «Москонцерта» показывали спектакль «Аленький цветочек». Сказка шла быстро, без особой подготовки и антракта. Актёры, давно не игравшие эту пьесу, игравшие без предварительного прогона, — путали текст, сбивались. Не было декораций у дворца и многое срезали. Всё было плохо. Освободился в шесть часов вечера.

Звонил Женька, он ходил на футбол «ЦСКА» — «Спартак». Сыграли 1:1. Так что его «Спортпрогноз» дал трещину. Он ставил на «Спартак», хотя и болеет за ЦСКА. Вот тебе и лотерея. Не знаешь, за кого болеть.

Вечером смотрел по Ленинградской программе картину «Влюблён по собственному желанию». Хорошо сделан фильм, и актёры хорошо подобраны и играют хорошо. Вечером стал учить отрывок, речь Сатина. Дал себе слово учить до половины второго, но выучить. Сколько можно тянуть, да откладывать.

Глава 8 Дом на набережной. Демонстрация

26 апреля 1987 года, воскресенье

Встал в десять часов. До «Утренней почты» учил монолог Сатина из пьесы «На дне». Затем сходил в магазин, после магазина в библиотеку.

Сдал книгу Горького, взял роман Достоевского «Униженные и оскорбленные» и «Рассказы» В. Шукшина. Кроме того, посетил выставку картин при библиотеке. Картины хорошие, от некоторых просто глаз не оторвать.

Дома снова взялся за монолог Сатина, на этот раз он у меня пошёл. Смотрел «Международную панораму» и спектакль Театра «Ромен» «Мы — цыгане». В девять часов вечера оделся и вышел из дома. Поехал на улицу Трифоновская, в общежитие ГИТИСа им. Луначарского. В гости к Юлии. Не то, чтобы в гости, но так и получилось. Застал её в общежитии, она готовилась писать реферат. Долго я у неё не был, поговорили и я ушёл.

Вышел прогуляться и у меня это получилось. Я днём поспал два часа и теперь от свежего весеннего воздуха опьянел. Когда я возвращался домой, ко мне в вагоне метро подсел подвыпивший дядя и спросил сигаретку. После моего отказа он стал рассказывать свою жизнь. Говорил, что был знаменитым спортсменом, что у него три жены и сын восемнадцатилетний боксёр, чемпион. После того, как собеседник мой вышел, я подумал: «Почему эти странные люди всё это мне рассказывают?». У меня таких шапочных знакомств с непременной исповедью, наберётся с сотню, если не с тысячу. В автобусе ехал с молодыми людьми, уже знакомыми мне.

Девушка демонстративно угощала меня конфетами и капризно говорила, что спутника своего не любит.

27 апреля 1987 года, понедельник

На работе тихо. Толя с Колей ушли на занятия по гражданской обороне и до часа дня их не было. Я читал рассказы Шукшина, повторял свой отрывок и слушал рассказы Бориса о сыне. На смене был Валерка Кулямин.

С работы поехал на «Добрынинскую». В театральном киоске посмотрел расписание спектаклей на сегодня. Подумал:

«Неплохо бы попасть в театр на Таганке на спектакль «Дом на набережной». Но сразу же прогнал эту мысль, как ненужную. Надежды на покупку билета быть не могло. И я, расстроившись, купил билет на двадцать часов в кинотеатр «Буревестник» на фильм «Двойник». С билетом в кармане я всё же решил попытать счастья, поехал в Театр на Таганке. Поскольку мне, бессловесному, лишний билет достался бы в самую последнюю очередь, я пошёл на хитрость. Заметив актёра у служебного входа, подошёл к нему и извинившись, заговорил. Смешно вспоминать, но такие слова, которые я ему говорил, не готовятся заранее и не говорятся дважды. Я словно был в церкви и исповедовался священнику, и актёр поверил мне. Провёл в театр через служебный вход коридорами к раздевалке, несмотря на то, что видел меня впервые и был не занят в сегодняшнем спектакле.

Некоторое время пришлось посидеть в служебном коридоре, мимо меня прошли актёры Золотухин и Джебраилов. Они о чём-то громко говорили. Подкрепившись в буфете, я пересмотрел все портреты и после третьего звонка забрался, как меня научили, на балкон. Кроме меня, на балконе стояло безбилетных ещё человек пятьдесят. Весь спектакль я простоял на ногах. В один момент я настолько отдался происходящему на сцене, что у меня программка выпала из рук. Поднять её смог только по окончании спектакля. Постановка поразила меня, открыла новые горизонты, дала много пищи для ума. Мне стало необыкновенно хорошо. Появилось ощущение того, что я не зря живу, что я счастливый человек, раз видел всё это. Эмоции захлёстывали. Правда, искренность, свобода, красота! В спектакле было всё то, чего мне так не доставало в повседневной жизни. После спектакля я знал, что уже никогда не стану прежним, не остановлюсь в своих исканиях правды и красоты.

28 апреля 1987 года, вторник

Ходили с Борисом с утра на Лабораторный, а оттуда отправились по магазинам. Купили кефир, и я выпил его с большим удовольствием. Получил премию сто пять рублей. Видели Саню, разговаривали с ним. Борька хотел было сына назвать Ильёй, но мы сегодня подумали и нашли другое, подходящее имя. Решил он сына назвать Степаном.

Послали меня, как правофлангового в шеренге на первомайской демонстрации, на инструктаж в Бауманский райком партии. Слушал речь первого секретаря, фамилию, к сожалению, забыл. А может, эта женщина и не первый секретарь, а всего лишь инструктор. Глупа, как не знаю кто. Сидел, ёрзал полчаса на кресле, но досидел до конца инструктажа. Хотя многие, не дожидаясь конца, выходили.

Приехал домой и сев за стол, стал писать. Очень рад этому факту. Так как был большой перерыв, когда ручку в руки взять не мог. А тут, сел и пожалуйста, написал рассказ в четыре листа и, можно сказать, недурственный.

29 апреля 1987 года, среда

Быстро промелькнул апрель, я его даже не заметил. Борька на работе не был, что-то случилось. Он с Колей по телефону разговаривал. Только бы сын его рос, не болел. Он такой маленький, беззащитный.

Ходили с Колей на Лабораторный корпус. Сидоров рассказывал что-то глупое и сам же смеялся над этим. Носил в магазин сдавать пустые бутылки. Выгодно, сплошная экономия. В магазине, в отделе «соки» пожадничав, выпил два стакана томатного. Третий стакан предложил пенсионеру, с вожделением смотревшему, как я пью сок. Он, долго не думая, выпил и поблагодарил.

Читал на работе «Калину красную». Фильм одно, а киноповесть совсем другое. Многое в голове встало на свои места. Валерка Чекуров подарил мне фотографию В. Высоцкого. Хорошая фотография. После работы сразу домой, смотрел Чемпионат мира по хоккею СССР — Канада. Сыграли вничью, волынили в течении всех трёх периодов. Футбол, отборочный матч с немцами смотреть не стал, пошёл в свободную Маринкину комнату и стал там читать Достоевского «Униженные и оскорблённые». Проглотил сходу тридцать страниц. Чем больше читаю Достоевского, тем больше влюбляюсь в него.