Начинаем жить
Шрифт:
Однако за первой ласточкой другие так и не прилетели, и Ляля отвлеклась от ожидания, склонившись к мысли о личной инициативе заграничного коллеги мужа.
Они доели мороженое и встали из-за стола.
— Поезжайте! — дала команду Ляля. — Глядишь, вернешься засветло.
После мороженого Иринка совсем успокоилась: в животе и вправду похолодало, никакой пожар ей не был страшен, и согласилась взять с собой только верного друга, поросенка Васю, он уже хорошо знал бабушку с дедушкой, потому что ездил вместе с ними в дом отдыха.
— Убери, мама, зверей обратно. Пусть меня дома ждут, — распорядилась она.
Ляля обрадовалась, что
— Миш! Я решила! Буду с тобой английским заниматься! — крикнула она мужу.
— Умница! — крикнул он в ответ. — А мы с Иринкой на рынок заедем, старикам провизии купим, они просили масла постного и сахара на варенье. Я — умница?
— Умница! Ты тоже очень большая умница!
Миша надеялся проскочить без пробок — выехали рано, день будний, глядишь, и обойдется. На рынке он мигом управился, купил масло, сахар и еще всякой всячины. То, что Ирка любит. То, что старикам нравится. Ирке йогуртов, старикам колбаски. Овощи. Печенье, конфеты. Затоварил багажник — и в путь! Иринка тихонько беседовала с Васей на заднем сиденье, он включил ей сказку, а сам, глядя на серую ленту дороги, всерьез задумался.
Новость у него была, и серьезная.
Предложение, о котором написал Джон Брук, наконец обрело реальные очертания. И были они весьма отличными от тех, что намечались сначала. Университет в небольшом американском городке предлагал Мише читать у них полгода спецкурс. О семье ни слова.
Ну и как мог Миша сообщить такую новость Ляле? Он, видите ли, укатывает, а они с Иринкой остаются… Такое у них уже было, и совсем недавно — они жили порознь, теперь соединились вместе и вовсе не для того, чтобы расставаться. Значит, нужно узнать, можно ли ехать с семьей. А если ехать с семьей, то смешно снимать Лялю с места на полгода. Она потеряет работу, он потеряет работу — ждать их никто не станет. Гастролеры не работники. Значит, нужно закрепляться всерьез в Америке. И если смотреть правде в глаза, то вопрос ставился совсем иначе — хотят они с Лялькой махнуть отсюда туда или нет?
Многие ребята уже махнули. Судя по слухам, пристроились неплохо — завели себе дома и машины. Вот и у них будет дом, машина, возможность ездить куда захочешь, комфорт, покой, какого здесь не дождешься. У них ребенок. Нужно подумать о ребенке. Но если они решат всерьез туда перебираться, то, может, и не стоит торопиться и бояться временных разлук? Он туда съездит на разведку, поймет, как это осуществить. Ляля здесь посидит полгода, займется всерьез языком. А там уж они рванут!
Миша никогда не спешил с новостями. Он сначала должен был себе
Чем дольше Миша думал, тем отчетливее видел расклад. Он поедет, подготовит почву, Ляля за это время выучит язык, а там, глядишь, они и переберутся.
В глубине души Мише льстило, что его оценили как специалиста, и не где-нибудь, а в Америке. Ему ли не знать, какие люди прилагали усилия, чтобы уехать. А его зовут, приглашают. Приятно. Почетно. Он даже как-то подтянулся за рулем. Самоуважение не последняя в жизни вещь. Ляле тоже должно быть приятно, что муж у нее выходит на международный уровень.
Свернув на дорогу, ведущую к поселку, Миша вмиг скатился с международного уровня на деревенский. Ухабы, ямки, ямищи. «Там небось таких дорог и в помине нет», — подумал он, поглядывая критическим взором на разномастные домики, теснящиеся вдоль проселка.
Он и впрямь вдруг почувствовал себя иностранцем — европейцем, американцем, — только что из Англии приехал и опять скоро уедет. Хорошо, что удалось принять участие в конференции, хорошо, что заметили его доклад. Ляля ему помогла, она прочный, надежный тыл, он прошел боевое крещение и спокойно мог двигаться дальше.
Иркина сказка давно кончилась, и она показывала Васе в окно разные домики. «Скоро совсем другие увидит», — подумал Миша. Иринка попросила поставить ей «Золушку», но оказалось, что они уже приехали.
— Вылезаем, — распорядился Миша, остановив машину перед воротами.
— Папа, подожди, — зашептала ему дочка. — Я хочу свой новый дождевик надеть, тогда вылезу.
— Ирка, не дури, жара на улице, а ты в дождевике! Курам на смех.
— Не на смех! Не на смех! — заспорила Ирина. — Скажи, что тебе жалко!
Она уже распустила губы, готовясь зареветь во весь голос, а этого Миша допустить не мог. Он мигом достал из стоящей на сиденье сумки желтый дождевик и протянул дочке.
Наталья Петровна первая увидела машину перед воротами и пошла открывать. Она, конечно, рада была Иринке, но… В общем, когда вынуждают человека, не очень-то он радуется, а скорее даже огорчается… В Москве столько дел…
Миша въехал на участок, и из машины вылезла Иринка в желтом дождевике.
— Баба Ната, — закричала она, — смотри, какой у меня петушон!
Наталья Петровна посмотрела на капюшон, на Иринку, и сердце у нее защемило: как побледнела-то в городе, с личика спала! Сейчас она ее быстро козьим молоком отпоит! И ягоды, ягоды побольше! Посмотрела и кинулась обнимать.
— Цыпляшка моя родная! Петушон ненаглядный!
И куда все огорчения делись! Сняла с цыпляшки дождевик, поздоровалась с Мишей и скорей, скорей за дом малиной с куста кормить. Прикипела она сердцем к цыпляшке. А в Москве и вправду без нее обойдутся. Милочка уже десять раз бы приехала, если бы мать ей была нужна. Не пешком же ходит, на машине ездит. И масла могла бы привезти родителям. И сахара.