Начиналась жизнь
Шрифт:
— Ты что, спятил?
— Когда у человека сорок, то его оставляют в больнице. На другой день ты уже градусника не трогай, а проси, чтобы тебя отвели в детский дом.
— И это все?
— В детском доме тебя выкупают, наденут на тебя костюм со всеми принадлежностями. Ночью ты сорвешься оттуда, а на завтра пойдешь с лисицей на рынок. Никому и в голову не придет, что ты беспризорный. Понял?
Недурная затея. Да только легче сказать это, чем сделать! Придется целую комедию разыграть. Ладно, постараюсь.
— Бедняжка!
— Как больно смотреть на ребенка!
Терпеть этого не могу. Не выношу, когда меня жалеют. Охают да ахают надо мной. С удовольствием плюнул бы им в физиономию. Я таков! Таков же и Сенька Горобец. Все мы таковы.
Назавтра я явился к Горобцу уже переодетый.
— Молодец, Долгонос! — сказал Сенька. — Из тебя выйдет толк! Знаменитым жуликом будешь! Ну, а теперь засучи рукава — и за работу! Неси лисичку, только, смотри, не продешеви! А попадешься — тогда нам «амба»…
Что такое «амба», я хорошо знаю. На нашем языке это означает: берегись лупцовки!
Я несу лисицу, завернутую в бумагу. Я шагаю по улице спокойно и важно, как порядочный человек. Иду и разглядываю афиши. Я ищу. И вдруг с одной из афиш на меня глянули черные глаза. Черные, как ночь, глаза и улыбающиеся губы… Да, это она. Ее шея окутана лисой, той самой лисой, что у меня под мышкой. Из меха выглядывает головка с двумя голубыми стеклянными глазками.
Я смотрю на актрису и думаю: «Мадам, чему вы улыбаетесь? Если бы вы знали, мадам, что у меня в руках! Если бы вы знали, что мы отняли у вас весь шик, мадам, вы перестали бы улыбаться. Да!»
Я иду. Не смотрю больше на афиши. Зачем ее дразнить? Но она упорно смотрит на меня отовсюду. Даже лисица таращит на меня свои стеклянные глаза! Чего хочет от меня лиса? Я продолжаю путь. Не оглядываюсь. Шагаю прямо на базар.
3. ШЛЯПА
Мы вспрыснули лисицу по всем правилам.
Горобец купил бутылку водки, и мы здорово выпили. Горобец, подвыпивши, всегда поет грустные песни. Я же, наоборот, затянул сперва веселую курскую, а потом и старую еврейскую песню про ребе Эли-Мейлаха.
— Лямза, ты поешь, точно кот мяукает, — говорит Горобец.
Пить я не умею. Стоит мне немного хлебнуть, как голова начинает кружиться, и меня рвет.
Горобец смеется:
— Ну, что ж ты, Лямза, пей, не стесняйся! Тот не мужчина, кто не пьет.
Но я не могу. Тошнота подступает к горлу. Да и от кого было мне научиться пить? Отец мой спиртного в рот не брал, разве только на пасху иногда рюмочку вишневки выпьет. А мать и вовсе никогда не пробовала.
Откуда же мне уметь пить?
Горобец говорит:
— Лямза, пей, не робей! Долгонос, коли
Что ж? Он прав! Вместе воровали, вместе и вспрыснуть нужно. Так уж заведено.
Я набираюсь храбрости и залпом выпиваю стакан. У меня захватывает дух, и я корчу такую мину, будто вижу своего покойного прадеда.
— Лямза! На вот, понюхай кусок черного хлеба.
Хлеб пахнет приятно, но я все же прийти в себя не могу. Глядь, а в руках у Горобца уже бутылка пива.
Подсыпал он в пиво соли и пьет, приговаривая:
— Ах, хорошо!
Что же в нем хорошего?
— Ну, Лямза, хватит! Пошли гулять!
Какие там прогулки, когда я еле на ногах держусь!
— Пойдем, Долгонос, в сад. Посмотрим, как китайцы на своих косах качаются.
Горобец идет ровным шагом, никто не скажет, что он навеселе. Мы приходим в сад и, как все, покупаем билеты. На Горобце прекрасный черный клеш и белая косоворотка, волосы он прилизал слюной. Совсем приличные ребята!
Поднимается занавес, и на подмостки выходит огромный дядя. Он улыбается. Если человек смеется, значит ему весело. Пусть себе смеется.
Он говорит:
— Почтенная публика! — Это относится и к нам, конечно, мы тоже «почтенная публика». — Почтенная публика! К сожалению, в нашей сегодняшней программе будет большой прорыв. Известная певица, указанная в афише, выступать не будет: у нее несчастье. Предупреждаю вас заранее, чтобы не было претензий. Теперь приступаем к исполнению нашей программы.
И снова смеется.
— Ну чему тут радоваться?
— Лямза, заткнись! — говорит Горобец. — А может, у него должность такая, — вот он и смеется.
Что ж, на здоровье! Ему весело, а мне — и подавно!
На сцену вышли два китайца. Они распустили свои длинные косы, один из них влез на стол, привязал косу к крюку, точно висячую лампу, другой вытащил стол из-под его ног, — и представление началось.
Потом мы отправились спать. Устроились здесь же в саду, под кустом. Тут можно хорошо выспаться. Иное дело в мусорном ящике. Там сначала чувствуешь себя как в постели, зато, проснувшись, видишь, что спал на костях, на заплеванной бумаге, на грязных тряпках. По лицу ползают мухи, большие, противные, налетающие сюда из уборной.
Последним из сада вышел толстый человек, улыбавшийся со сцены. С ним шла худощавая дама.
Он спросил:
— Вы знаете, что украли у певицы?
— Что?
— Песца!
— Ну? Ай! яй! яй! Ведь это подарок. Песца этого, кажется, привезли из Азии. Здесь такого не найдете.
Лисы нам хватило ровно на две недели. Потом Горобец сказал:
— Лямза, нужно приниматься за работу. Жевать нечего.
— Что же делать теперь? Больше уж такой лисички не найдешь. На улице не валяются.