Начиналась жизнь
Шрифт:
Воспитательницы Клочковской, два ведут себя нехорошо. Полагается, чтобы учителя были людьми порядочными. А здесь наоборот. Прохожу я как-то вечером по коридору, слышу — кто-то заливается громким смехом. Подхожу ближе: Нилка хохочет так, будто ее щекочут. Я посмотрел в замочную скважину, вижу: четверо — Нилка, Дамка (другая воспитательница) да двое парней — «балуются». Потом уселись вокруг стола.
Нилка предлагает:
— Давайте играть во «флирт»!
Флирт? — никогда не слышал! Что за игра такая? Вижу — перебрасываются какими-то карточками,
Что ж это за игра в молчанку?
Ночью я стащил у них эти карточки и показал Сеньке; он сказал, что это какая-то дурацкая игра, ничего он в ней не понимает. Тогда я показал карточку уборщице, она мне объяснила, что это любовная игра. «Играют, — говорит она, — так: на каждой карточке написано название цветов и рядом разные любовные слова. Вот, например, ты мой кавалер (я то есть), а я твоя барышня (она, значит). И мы садимся оба играть во флирт. Посылаю я тебе такую карточку и говорю, допустим: «Ромашка». Как только ты получишь карточку, должен ты мне послать ответ. Ты ищешь, находишь подходящий ответ и даешь мне. А потом уже пойдет как по маслу. Я: «Лилия. Ваши черные глаза сводят меня с ума». Ты: «Резеда. Приходите завтра вечером, мы пойдем гулять».
Вот сумасшедшие! Какое имеет отношение лилия к черным глазам? Ну, и выдумают же эти педагогихи! Наше «очко» в тысячу раз интересней. Так я думаю, да!
Клочковская, два в самом деле хуже приюта. В приюте хоть все здоровы, а тут все пропитано черной, как смола, вонючей мазью. Тут видишь только чесотку и Нилку.
Тошно тут до сумасшествия. Только и всего, что поесть дают, а больше ничего хорошего. Прямо хоть на стену полезай! Как только наступает утро, каждый начинает чесать всей пятерней покрытую струпьями голову. В двенадцать часов приходит доктор — Полина Абрамовна, высокая, рыжая, веснушчатая. Она осматривает наши головы и успокаивает:
— Еще месяц, другой — и мы тебя вылечим.
И начинает нас смазывать жидкой, похожей на смолу, мазью. После этого Нилка и Дамка что-нибудь нам рассказывают. Нилка всегда начинает так:
— Дети, я вам расскажу интересную историю про елку…
Несколько раз я ее перебивал:
— Кому нужны твои басни?
За это она меня обозвала хамом.
Кроме «елки», воспитательницы ни о чем с нами не говорили. Пускай бы они нам лучше рассказали про Буденного, про Фрунзе, да они об этом сами ничего не знают. Иногда они вовсе о нас забывают. Тогда ребята, не зная куда деваться от скуки, начинают бить стекла.
Ко всему есть еще у нас надзиратель, злющий-презлющий. Чуть что — сразу по уху! Он «постреливает» за Нилкой, и стоит только нам ее затронуть, он заступается за нее и колотит нас. Зовут надзирателя Борис Борисович. И он требует, чтобы его только так называли, но за то, что он злой, мы называем его просто «Брр…»
Нилка начинает выкидывать какие-то фортели. Она как-то сказала Горобцу:
— Сеня, передай твоему другу, пусть не сует свой длинный нос куда не следует, не то церемониться
Она, как видно, узнала, что я подглядывал за ними. Что ж она хочет сказать этим словом «церемониться»? Может быть, она хочет меня выжить отсюда? Не имеет права без доктора. Не она тут главная, а доктор. Но и доктор мне тоже не нравится. Доктор говорит, что от мази толку не будет, а нужно нас лечить электричеством. Зачем же она нас мажет? Лишь бы мазать? Пойдем-ка мы с Сенькой к Губздраву и обо всем этом расскажем ему, о воспитателях тоже, а особенно о надзирателе. Все ребята жалуются на него.
— Не горячись, Лямза, — говорит Горобец, — хуже будет!
Разве может быть хуже? Что, мне тут вечно сидеть? Если нужно нам электричество, пусть дают. Незачем нас здесь так долго держать.
— На этот раз, Сенька, я буду действовать. Пойду к Губздраву и все выясню.
— Ну что ж, иди.
Но как же вырваться из этой тюрьмы? Вылезти в окно? Трудно — четвертый этаж.
Сенька говорит:
— Долгонос! Пойдем в спальню, свяжем дюжину простынь, и ты спустишься вниз.
Хорошая мысль. Связали несколько простынь, и я спускаюсь. Теперь уже добьюсь толку.
6. ЕЩЕ РАЗ О КЛОЧКОВСКОЙ, ДВА
Сенька спросил:
— Лямза, что тебе сказал Губздрав?
— Сказал, чтобы я ему не морочил голову, он сам знает, что делает.
— Что ж ты ему ответил на это, Долгонос? Конечно, стоял и молчал?
— Я хорошенько хлопнул дверью.
— Что же будет теперь?
— Ничего, нужно ждать, покуда пришлют лампы. Стригучку лечат лампами.
— Вот как! Ну, мы с тобой ждать этого не будем! Понял, Лямза? Собирай манатки и вечером махнем отсюда.
Я готов. Я даже наметил у кого стащить ночью одеяло.
Но вечером неожиданно погас свет. Стало темно и грустно. Воспитательницы зажгли коптилку и сели играть во «флирт». Зажгли и мы коптилку и начали играть в «очко». Играли на завтраки, я проиграл одному парню десять завтраков, но не видать ему их как своих ушей. Завтра я буду далеко. У выигравшего от радости блестели глаза. Он обыграл всех, кроме Сеньки (тот передергивает карты не хуже его).
Играли мы с азартом, флирт у воспитателей тоже шел полным ходом. Вдруг наша коптилка опрокинулась прямо на «счастливца». Он весь залит керосином. Он горит… Я схватил подушку и бросил в него. Но и подушка загорелась и сразу лопнула. Горящие перья разлетелись по спальне.
Мы разбежались. Сенька ворвался к воспитательнице и закричал:
— Нилка, горит!
Нилка увлеклась игрой. Сенька разозлился и заорал:
— Нилка! Твой воспитанник горит!
Все вскочили с мест. Нилка вбежала в спальню и схватилась за голову.
Мальчик мечется по комнате как дьявол, до смерти пугает ребят. Сенька кричит:
— Нилка, что же ты стоишь как истукан! Сейчас ведь дом загорится.
Но Нилка хлопает глазами, держится за голову и не двигается с места.