Начиналась жизнь

Сито Файвл Соломонович

1938

Перевод С. Родова.

ВСТРЕЧИ

Рассказ

Уж если мы разговорились про встречи, расскажу и я вам о своей встрече с девушкой.

Было это в девятнадцатом. Лето. Посылают меня на подпольную работу в Харьков, в Харькове тогда были белые. Направили меня в распоряжение подпольного ревкома, но адреса его не дали. И понятно почему. Указали только две явки. И предупредили: если явки провалены, мне нужно поискать между двенадцатью и часом дня на Московской улице около грузинского буфета белокурую девушку с косами. В руках у нее будет газета «Южный край». Я должен подойти к ней и спросить: «Где здесь поселился дядя Яков?» Если она ответит: «Дядя Яков поселился очень далеко», то это — товарищ Нина, и она уже свяжет меня с ревкомом. «Словом, найдешь, — сказали

мне, — когда есть голова на плечах, то находят выход». Я зашил в пиджак нужные документы — и в путь-дорогу.

В Харьков приехал я днем, часов в двенадцать, и сразу отправился на явку. Явка где-то на Холодной горе, на Григорьевском шоссе, у черта на куличках. Мне объяснили, что там, в подвале, должен жить портной. На улице даже есть вывеска. Нахожу дом — ни вывески, ни портного. Расспрашиваю соседей — говорят, что портной на днях выехал. Явка, значит, провалена. Отправляюсь искать вторую явку — на Николаевской улице. Там должна быть еврейская столовая. Прихожу: «Где столовая?» — «Какая столовая?» Нету. Была, да закрыли. Значит, вторая явка тоже провалена. Что теперь делать? Уже три часа, но я все-таки решаю поискать девушку с газетой. Все равно, другого выхода нет. Ага, вот действительно идет девушка с косами и держит газету «Южный край». Я подхожу к ней и спрашиваю: «Где здесь поселился дядя Яков?» Она как-то странно взглядывает на меня и говорит: «Молодой человек, вы в своем уме?..» И быстро удаляется… Смотрю на прохожих: как назло, теперь все проходят пожилые женщины. Стоп, вот опять идет молодая девушка с косами, в руках у нее газета. Испытываю еще раз свое счастье. Подхожу к ней и спрашиваю: «Где здесь поселился дядя Яков?» — «Отстаньте!» — бросает она и даже не останавливается.

На улице жарко, пыль невыносимая. Подхожу к ларьку с сельтерской и прошу стакан воды. Бросаю взгляд на продавца — ловкий парнишка с задранным носом. Прошу дать еще стакан, — дает. Подмигиваю ему, он отвечает тем же. Прошу третий стакан, пью понемногу и посматриваю на парнишку. Потом спрашиваю, так себе: «Жарко, а?» Он отвечает: «Да, жарко!» — «Ну, как торговля?» Он отвечает: «Очень хорошо!» Больше мне нечего у него спрашивать, и я отправляюсь дальше.

Харьков — город большой, а я здесь впервые. Никакого адреса у меня нет, никого я не знаю. Улицы — незнакомые, куда идти — мне безразлично. Вхожу в сквер, выбираю свободную скамью и сажусь отдохнуть. Сижу так с четверть часа, подходит парень в студенческой фуражке, в очках, и садится на другом конце скамьи. Сидим, оба молчим. Наконец я бросаю: «Жаркий день!» Он отвечает: «Да, жаркий день!» И мы опять молчим. О чем еще могу я его спросить? Я поднимаюсь и ухожу. Оглядываюсь, парень идет за мной. Что это значит?

Усталый, вхожу в другой сквер. Только я присел, пробегает белобрысый мальчишка, продавец газет, и во весь голос кричит не переводя дыхания: «Газета «Южный край»! Пойман большевистский комиссар! Газета «Южный край»!» Покупаю газету, мельком бросаю взгляд на продавца — замечательный мальчишка! «Продаешь газеты?» — спрашиваю его. «Продаю», — отвечает он. О чем еще спросить у него? «Весело в городе? А?» — «Еще как весело!» — отвечает он и убегает довольный, выкрикивая: «Газета «Южный край», пойман большевистский комиссар, газета «Южный край»!..»

Торопливо перелистываю газету, хочу прочесть о пойманном большевистском комиссаре, но — ничего похожего! Даже ни слова об этом. Но что делать? Куда деваться? Гляжу на прохожих — незнакомые лица. Перед глазами мелькают погоны, шпоры, лампасы, аксельбанты. Я и не заметил, как на мою скамью сел офицер. «Скучаешь?» — спрашивает он меня вдруг. — «Да, скучаю», — отвечаю ему. «По большевикам, наверное?» — говорит он, и я сразу краснею. Мурашки пробегают у меня по телу. Ну, теперь я пропал! Быстро поднимаюсь и ухожу. Оглядываюсь, не идет ли офицер за мной. Нет, — сидит. Еще удачно обошлось. Аллея длинная, сажусь на скамью в другом ее конце и опять оглядываюсь на офицера. Сидит, стервец, кажется, ждет кого-то. Да, я угадал. К нему подходит парень, здоровается, передает что-то и отходит. Жду: куда он повернет? Так и есть, парень приближается ко мне. Высокий, крепкий, скулы торчат; на нем шляпа, но она ему как-то не подходит. Он направляется к моей скамье и садится. «Знакомое лицо, — обращается он вдруг ко мне, — где я встречался с тобой?» — «Я вас не знаю, отстаньте», — отвечаю я. «Ты, братишка, — говорит он мне, — не ломай комедии. Скажи, ты — наш или нет? Что ты приезжий, я и сам вижу». Смотрю на него: шляпа ему в самом деле не подходит, но как я могу ответить на его вопрос? Может быть, «наш» означает у него, что я «ихний»? «Нет, думаю, если он якшается с белыми офицерами, он не может быть «наш». Парень видит, что я медлю с ответом, поднимается и говорит: «Адье, мон шер», снимает передо мной шляпу и, усмехаясь, уходит. Если так, нужно уносить ноги. Я ухожу оттуда.

Что же теперь делать? Солнце уже заходит, а мне некуда деваться. Улицы наполняются гуляющими, главным образом офицерами. Они расхаживают по городу как хозяева. Я вхожу в кафе, сажусь у отдельного столика, заказываю стакан чаю и принимаюсь за газету. И тотчас же напротив меня садится пожилой мужчина в новеньком костюме, с золотой цепочкой на жилете. Глазки у него маленькие, заплывшие — похоже, какой-то торговец. «Что хорошего пишут в газетах?» — ядовито спрашивает он. «Когда очень хотят знать, — отвечаю я, — то покупают себе газету». Я допиваю наскоро свой стакан чаю и выхожу из кафе.

На улице уже темно, и единственный выход у меня — отправиться ночевать на вокзал. Но если вдруг «облава», и у меня спросят, куда я еду, и потребуют билет? И мне приходит мысль — купить билет на такой поезд, который уходит в пять часов утра. Куда он отправляется, мне ведь все равно. Летом в пять утра уже совсем светло, и я опять пущусь по городу искать ревком, может быть завтра найду. Просматриваю расписание поездов: в пять утра отходит поезд в Ростов. Пусть будет Ростов. Покупаю билет, вхожу в буфет первого класса, заказываю четверть фунта колбасы, два стакана чаю и не спеша попиваю. Чего мне спешить? Мой поезд отходит ведь в пять часов… В полночь у меня начинают слипаться глаза, умираю — хочу спать. Но в первом классе спать не полагается. Вдруг входит в зал белокурая девушка с косами и садится как раз за мой столик. Ну, теперь

мне уже не захочется спать! Она заказывает стакан чаю, закуривает папиросу. Я не люблю девушек, которые курят, но к ней это идет. Девушка с косами и — курит! Курение придает ей даже что-то мужское. Я пробую смотреть ей прямо в глаза, она отворачивает лицо. Она глядит на большие стенные часы, на буфет, на стены, только не на меня. Однако я набираюсь духу и спрашиваю ее, куда она едет. Она не отвечает. Я говорю тогда: «Почему бы красивой девушке и не поболтать за вокзальным столиком?» В ответ она улыбается. О, эта улыбка меня спасет! Но для того чтобы я не завел с ней беседы, девушка вынимает из ридикюля газету и разворачивает ее так, что заслоняет все лицо. Она делает вид, будто читает. Спать хочется — страх! Ну, нет, теперь совсем уж неприлично спать, когда напротив сидит девушка. Но я смертельно устал, склоняю голову на стол и все-таки начинаю дремать. Не знаю, сколько я спал. Разбудил меня сердитый голос человека с длинной бородой швейцара. «Куда едешь?» — «А что? — спохватываюсь я, испуганный. — Я еду в Ростов». — «В Ростов… — передразнивает он меня. — Через пять минут уходит поезд, живо!» Взглядываю на свою соседку, — она тоже дремлет. Бородатый будит и ее. Она сразу просыпается. «Куда едешь?» — спрашивает он тем же хозяйским тоном. Она зевает, показывает ему два ряда белых зубов. «В Ростов еду», — отвечает она. «Ростов, Ростов! — передразнивает он и ее. — Беги скорей, поезд уже отправляется». Она срывается со стула и быстро бежит из зала. Я иду за ней и вижу, что она направляется не на перрон, а в город. Вот тебе на! Значит, она — такой же пассажир, как и я! Не раздумывая, я пускаюсь вслед за ней. Походка у нее легкая, она не идет, а плывет. Я должен с ней познакомиться! Догоняю ее. Она оглядывает меня свысока, но я замечаю, что теплота, льющаяся из ее карих глаз, гораздо сильнее недовольства. «Что вы бежите за мной, как сумасшедший?» — говорит она и ускоряет шаг. Чудное дело, она бросила мне такие обидные слова, но без всякой злости. Теперь мы идем уже рядом. «Едем, значит, в Ростов?» — говорю я. — «Да, в Ростов», — отвечает она и улыбается. Я чувствую, что эта улыбка спасет меня. «Трудная работа нам теперь досталась, — говорю я, — трудная, но веселая!» Она быстро меряет меня глазами с головы до ног и тотчас же в упор спрашивает: «Кому это «нам»?» — «Кому? — говорю я. — Мне, вам… если не ошибаюсь, мы, кажется, выполняем с вами одну и ту же работу…» И я тотчас же раскаиваюсь, что сказал это. Она, правда, красивая девушка, но, как знать, кто она такая? Не знаю, что она в эту минуту подумала обо мне, возможно, она подумала то же, что я о ней, но мы замолчали.

Наступает утро. Появляются бородатые дворники с длинными метлами и начинают мести улицы. «Послушайте, молодой человек, — говорит она мне вдруг, — или перестаньте ходить за мной по пятам, или… возьмите меня под руку… ну, смелей. Если увидят, как вы ходите за мной следом, то могут обо мне подумать черт знает что… А во-вторых, кто вы… кого вы ищете?» Расскажи ей, что я ищу ревком! Я беру ее под руку. Она опять обращается ко мне: «Я ведь вас о чем-то спросила, почему вы не отвечаете?» Я молчу. «Ну?» — говорит она. «Что, ну?» — прикидываюсь я дурачком. «Молодой человек, бросьте ваши штучки. Или мы сейчас же расстанемся, или вы ответите на мой вопрос, кто вы?» — «Я — из того же теста, что и вы», — «Я не понимаю такого языка. Пароль?» — спрашивает она вдруг твердо, и это слово было для меня свежим ветерком, дождиком в знойный день, большой радостью. «Где здесь, — говорю я, — поселился дядя Яков?» — «Дядя Яков, — отвечает она, — поселился очень далеко». И она крепко пожимает мне руку… «Ну, теперь будем знакомы. Меня зовут Ниной… Вы давно нас ищете?..» Рассказываю. «Интересная встреча, — говорит она. — Ну, теперь слушайте меня внимательно. Запомните адрес. Вы постучите три раза. Пароль: «Здесь продают пианино?» Ответ: «Рояль фирмы Беккер». Там вы сможете отдохнуть несколько часов, помыться. А что касается ночлега, увидим вечером. Тут у нас провалились две явки, и мне приходится уже третью ночь дремать на вокзалах. Хорошо еще, что в городе их несколько… Ну, всего лучшего…».

Прихожу на явку, стучу три раза. Спрашивают из-за запертой двери: «Кто там?» Отвечаю: «Здесь продают пианино?» — «Рояль фирмы Беккер», — отвечают и сразу же открывают дверь. Смотрю, навстречу мне идет офицер, который вчера в сквере спрашивал меня, не скучаю ли я по большевикам. Он быстро подходит ко мне, крепко пожимает руку, как лучшему другу, которого он уже долгие, годы не видел. «Нам передали, — говорит он, — что сюда послали товарища… Но поди разыщи его!.. Эх, как мы нуждаемся в людях!.. Покажите-ка свои документы». Я показываю ему. «Сережа, поди-ка сюда!» — кричит офицер, и из другой комнаты выбегает вчерашний продавец газеты «Южный край» («Пойман большевистский комиссар!»), и он смеется, этот парень: он меня узнал. «Ну, вот что, — говорит мне «офицер», — вечером Сережа, наш курьер от революции, сведет тебя с Ниной, ты будешь работать с ней в типографии». — «С Ниной?» — говорю я. — «Да, с Ниной, — отвечает он. — А что, разве ты с ней знаком?» — «Да, — говорю я, — мы вчера случайно познакомились на вокзале… вместе ехали в Ростов… » Он усмехается и говорит: «Славная встреча, да… Ну, Сережа, иди, сведи его куда надо, и пусть он прежде всего выспится».

1938

Перевод С. Родова.

РАЗЛУКА

Рассказ

1

— Таня, знаешь? Я получил повестку из военкомата, меня призывают в армию.

Произнес это стройный русоволосый парень, токарь Харьковского тракторного завода. Трудно передать радость, с которой сказаны были эти слова. Однако совсем иначе прозвучали они для Тани. У молодой женщины при таком известии появилось желание разреветься навзрыд, чтобы плач ее слышен был за десять кварталов и на десятой улице. Но на самом деле заплакала она совсем тихонько. Скупые слезы, величиной с горошину, медленно катились по ее румяным щечкам.