Национальная система политической экономии

Лист Фридрих

Торговля ганзейских городов не была национальной; она не была основана на равновесии и совершенном развитии внутренних производительных сил и не имела опоры в достаточно развившемся политическом могуществе. Основание, соединявшее отдельных членов конфедерации в одно целое, было слишком слабо, стремление к частным преимуществам и частным выгодам (или, как выразился бы швейцарец или американец, дух кантона, дух отдельного государства) было господствующим и не давало места союзному патриотизму, который один только и мог дать перевес общему интересу конфедерации над частными интересами отдельных городов. Этим объясняется зависть и нередко даже измена; так Кельн пользовался для своих личных выгод враждебным отношением Англии к союзу; так Гамбург старался извлечь выгоды из спора Дании и Любека.

Ганзейские города основывали свою торговлю не на производстве и потреблении, не на земледелии и промышленности той страны,

которая была отечеством купцов. Они не заботились поддерживать земледелие в своем отечестве, между тем земледелие чужих стран вследствие их торговли значительно возвысилось; они находили более удобным покупать фабричные произведения в Бельгии, нежели основывать фабрики в своей собственной стране; они оказали влияние на развитие земледелия в Польше, овцеводства в Англии, железного производства в Швеции и фабрик в Бельгии. Они целые века делали то, что теоретики нашего времени советуют делать нациям: они покупали товары там, где их можно было купить дешевле всего. Но когда страны, в которых они покупали, и те, в которых они продавали, закрыли для них свои рынки, оказалось, что их собственное земледелие и собственная фабрично-заводская промышленность не сделали настолько значительных успехов, чтобы их огромные капиталы могли найти здесь применение; эти капиталы перешли в Голландию и Англию и увеличили промышленность, богатство и могущество их врагов. Разительное доказательство того, что частная промышленность, предоставленная самой себе, не всегда обеспечивает стране благосостояние и могущество.

Преследуя исключительно материальные цели, ганзейские города совершенно пренебрегли своими политическими интересами. Во время своего могущества они, казалось, вовсе не имели связи с немецким государством. Этим недальновидным, самолюбивым и надменным гражданам льстило то, что за ними ухаживают князья, короли и императоры и что они разыгрывают роль господ на море. А как легко было бы им во время их морского могущества вместе с нижненемецкими городскими союзами образовать сильную нижнюю палату, создать противовес немецкой аристократии, достигнуть национального объединения при посредстве императорской власти, объединить под одним национальным знаменем все берега от Дюнкиркена до Риги и этим способом добиться и поддержать верховенство германской нации в промышленности, торговле и морском могуществе. Напротив, аристократия делала все, чтобы довести до конца их унижение. Внутренние города мало-помалу подпали совершенно под власть князей, а у городов приморских слабела их взаимная связь.

Всех этих ошибок избежала Англия. Там мореходство и внешняя торговля находили прочную опору в земледелии и промышленности страны; там развивались внутренние сношения в правильном соответствии с внешними и индивидуальная свобода не наносила ущерба национальному единству и национальному могуществу; там в солидарности и в единении счастливо уживались интересы короны, аристократии и народа.

Если принять во внимание эти исторические явления, то неужели возможно будет утверждать, что англичане в состоянии были так широко развить свою фабрично-заводскую промышленность или овладеть безмерно широкой торговлей и приобрести такое преобладание в морском могуществе помимо той политики, которую они преследовали? Нет, убеждение, что англичане достигли современного торгового могущества не посредством своей торговой политики, а помимо ее, кажется нам одним из величайших заблуждений нашего столетия. Если бы англичане весь порядок вещей предоставляли самому себе, последовали бы принципу laissez passez, как рекомендует господствующая школа, купцы Штальгофа до сих пор действовали бы в Лондоне, бельгийцы до сих пор занимались бы производством сукна для Англии; Англия до сих пор была бы пастбищем для ганзейских овец, как Португалия вследствие хитрости лукавого дипломата сделалась английским виноградником и оставалась такой до последнего времени. Более чем вероятно, что Англия без своей торговой политики никогда бы не достигла той степени гражданской свободы, какой она пользуется в настоящее время, так как эта свобода — дочь промышленности и богатства.

После таких исторических соображений нельзя не удивляться, что Адам Смит не дал себе труда проследить промышленную и коммерческую борьбу Ганзы с Англией с начала ее возникновения до конца. Некоторые, однако, места его книги достаточно доказывают, что причины упадка Ганзы и следствия его не были ему известны.

«Купец, — говорит он, — в своих интересах не связан ни с какою страною в отдельности. Для него почти безразлично, откуда ведет он свое торговое предприятие; ничтожной причины к неудовольствию достаточно для того, чтобы он перешел из одной страны в другую и перевел с собою свои капиталы, а вместе с ними и ту отрасль промышленности, которой его капиталы дают жизнь. Никакая часть этих капиталов

не может считаться принадлежностью какой-либо отдельной страны до тех пор, пока они не будут, так сказать, приращены к земле в виде сооружений и т. д. От огромных богатств, которыми должны были владеть ганзейские города, не осталось и следов, кроме кое-каких сведений в туманных хрониках XIII и XIV столетий; теперь невозможно даже указать на те места, где некоторые из них находились, или сказать, каким городам принадлежат те латинские имена, которые приписываются им хрониками»30.

Как странно, что Адам Смит при столь ясном освещении второстепенных причин упадка Ганзы не почувствовал необходимости исследовать главные причины его. Ему не было для этого никакой надобности в исследовании того, где находились исчезнувшие ганзейские города и какие ганзейские города разумеются гуманными хрониками под их латинскими названиями. Ему не было никакой нужды даже пересматривать эти хроники. Его собственные соотечественники — Андерсон, Макферсон, Кинг и Гум — могли дать ему по этому предмету совершенно удовлетворительные разъяснения.

Каким образом и почему этот глубокий и пытливый ум мог воздержаться от столь интересного и обильного результатами исследования? Мы не видим другой причины, кроме той, что такое исследование привело бы его к выводам, которые едва ли могли бы подтвердить его принцип абсолютной свободы торговли. Без сомнения, самые факты привели бы его к заключению, что после того, как свобода торговли с ганзейцами извлекла английское земледелие из его варварского состояния, покровительственная торговая политика доставила английской нации промышленное владычество за счет ганзейцев, бельгийцев и голландцев и что отсюда при посредстве протекционной системы для мореходства развилось их торговое владычество.

Этих-то факторов, по-видимому, Адам Смит не желал ни знать, ни замечать. Они принадлежали, конечно, к категории тех назойливых фактов, по поводу которых Ж. Б. Сэй сознается, что «они приводят его к мятежу против собственной системы».

Глава III. Нидерландцы

По духу и нравам, по происхождению и языку жителей, так же как по политической связи и географическому положению, Голландия, Фландрия и Брабант принадлежали к немецкому государству. Частые посещения и близость резиденции Карла Великого могли оказывать на культуру этих стран несравненно большее влияние, нежели на отдаленные страны Германии. Затем, самые естественные условия Фландрии и Брабанта были благоприятны для развития там земледелия и промышленности, точно так же, как в Голландии, они благоприятствовали развитию скотоводства и торговли. Нигде в Германии внутренние сношения не облегчались таким широким развитием морского и речного судоходства, как в этих прибрежных странах. Благодетельное влияние путей сообщения на усовершенствование сельского хозяйства и на расширение городов уже необходимо должно было своевременно вызвать заботы об удалении препятствий для этих путей и о разработке каналов.

Расцвету Фландрии особенно содействовало то, что ее графы лучше всех других князей Германии понимали значение общественной безопасности, дорог, фабрик и цветущих городов. Сама природа страны способствовала тому, что их любимым занятием сделалось искоренение дворянства, занимавшегося грабежом, и истребление диких животных. Оживленные сношения между городами и страной, возникновение скотоводства, в особенности же разведение льна и конопли, были естественным последствием этого. А где оказываются в изобилии сырые материалы и обеспечены собственность и сношения, там скоро находятся руки и способность к их обработке. Между тем графам Фландрии не пришлось долго ждать случая, который привел к ним ткачей шерсти; история сообщает, что они привлекли их из-за границы.

Вследствие торговых сношений ганзейцев с голландцами Фландрия благодаря своим шерстяным фабрикам скоро возвысилась до центрального положения северной всемирной торговли, подобно тому, как Венеция благодаря своей промышленности и мореходству заняла центральное положение во всемирной торговле Юга. Мореходство и взаимные торговые сношения Ганзы и Голландии вместе с фабриками Фландрии образовали одно целое, создали одну национальную промышленность. О таможенных ограничениях однако здесь еще не может быть и речи — тем более что Фландрия не встречала еще никакого соперничества в ее мануфактурном верховенстве. Графы Фландрии, не читая Адама Смита, отлично понимали, что при таких условиях фабрично-заводская промышленность может развиваться лучше всего при свободе торговли. Совершенно в духе современной теории граф Роберт III дал ответ английскому королю, который потребовал удаления шотландцев с фландрского рынка: Фландрия всегда считала свою страну свободным рынком для всех наций, и ее интересы не позволяют ей отступить от этого правила.