Национальность – одессит

Чернобровкин Александр Васильевич

Все четыре полка Четвертой стрелковой дивизии и артиллерия приказом генерал-лейтенанта Заиончковского, который никак не мог простить захват Луцка, были распределены по подразделениям Тридцатого корпуса. Едва Первый артиллерийский дивизион разместился в указанных местах, как начальник Восьмой армии генерала от кавалерии Брусилова отменил самодурство своего подчиненного, приказав восстановить «Железную» дивизию в прежнем составе. Ей выделили участок фронта вдоль берега лесной речки Кармин.

Места были болотистые. Вторая батарея расположилась на возвышенной прогалине в лесу. Основательно зарыться не получилось, потому что грунтовые воды были близко. К счастью, против нас действовали

австро-венгерские стопятимиллиметровые гаубицы с меньшей дельностью стрельбы, и мы давили их в ответ, хотя одну пушку все-таки потеряли. Снаряд лег перед бронещитом, повредив орудие и всего лишь ранив двух бойцов расчета.

Через три дня нас сменили подразделения Тридцатого корпуса. Четвертую стрелковую дивизию вывели в тыл, где включили в состав формирующегося Сорокового корпуса. Начальник Восьмой армии правильно понял, что генералы Деникин и Заиончковский не уживутся, из-за чего пострадает общее дело. Начальником нового корпуса стал генерал от инфантерии Берхман. Кроме нас в состав нового подразделения вошла Вторая стрелковая дивизию под командованием генерал-майора Белозора.

Сороковой корпус тут же бросили в бой, приказав освободить захваченную противником территорию до реки Стыр. Наступать надо было по лесам и болотам. Зато нас там не ждали, была только спешенная кавалерия. Четвертая дивизия должна была разбить немецкую дивизию и захватить город Чарторыйск. В ночь на семнадцатое октября мы развернулись напротив этого города и соседнего местечка Новосёлки и на следующую пехота тихо переправилась через реку Стыр и пошла в атаку. Через два дня мы разгромили немецкую дивизию, захватив выступ шириной восемнадцать километров и глубиной двадцать.

Первый артиллерийский дивизион спокойно переправился через реку Стыр по наведенному, деревянному, плавучему мосту и был направлен на левый фланг сдерживать вместе с Тринадцатым полком атаки врага со стороны местечка Колки. Разместились на опушке леса между деревьями возле села Комарово, чтобы не видны были с воздуха. Командный наблюдательный пункт вынесли на пару километров вперед, оборудовали рядом с пехотным. В первые два дня немцы не могли поверить, что мы на левом берегу реки, и наши солдаты без выстрела захватывали военные обозы, беспечно следующие в сторону Чарторыйска. Мы ждали, что Тридцатый корпус поддержит справа, но у генерал-лейтенанта Заиончковского была своя война, поэтому преодолевать реку Стыр не захотел. Двадцать второго октября нам пришел приказ вернуться на исходные позиции на правом берегу.

За время наступления мы разгромили немецкую дивизию, захватив много трофеев и восемь с половиной тысяч пленных. Командование по достоинству оценило наши действия. Через три месяца с небольшим, когда на нашем участке фронта установилась позиционная война, прошла раздача плюшек. Все офицеры Первого дивизиона были награждены орденом Святого Георгия четвертой степени и младшие и часть старших, занимавших должности выше своего звания, получили следующий чин. Это не солдатский Георгиевский крест, которым награждались нижние чины. Орден Святого Георгия второй степени можно было получить, только выиграв важное сражение, а первую — за выигранную войну. Я стал штабс-капитаном. Теперь, как Георгиевскому кавалеру, мне полагались потомственное дворянство, право на ношение формы после увольнения, даже если не выслужил полный срок, ежегодная пенсия в сто пятьдесят рублей, бесплатный проезд в вагоне второго класса или в первом по цене второго, бесплатное лечение и ежегодный отпуск увеличивался до двух месяцев или четырех раз в два года.

155

У меня все чаще появлялась мысль,

что уже наигрался в войнушку, что пора и честь знать. К тому же, в мае до меня доползло, иначе не скажешь, письмо от Вероник с сообщением, что седьмого декабря родила девочек-близняшек, и вопросом, как их назвать. Написал, что пусть сама решает. К тому времени, когда мое письмо доберется до Женевы, у дочек все равно уже будут имена. Оставалось найти способ, как свалить из действующей армии, не попав под трибунал. Ждал, когда окажемся поближе к Румынии, которая пока держит нейтралитет. Пойду на охоту — и пропаду без вести. В лесу всякое может случиться. Заграничный паспорт у меня с собой, есть деньги и вексельная книжка швейцарского банка. Переоденусь и через Сербию, которая до декабря держалась против превосходящих сил противника, Грецию, пока нейтральную, и Италию, воюющую с Австро-Венгрией, поеду, как ординарный профессор, которому надо попасть в Швейцарию на симпозиум. Придется пересечь Адриатическое море, но там переход короткий, надеюсь, не прихватит шторм. Затем Сербия пала, и ее армия ушла через нейтральную Албанию в Грецию, а Болгария вступила в войну на стороне наших врагов, отблагодарив Россию за освобождение от турок тридцать сем лет назад. Эти проститутки и дальше будут бегать туда-сюда, примазываясь к тому, кто на данный момент сильнее по их мнению. Так что план прорыва через Румынию отпадал. Надо было придумать другой.

В конце января я поехал верхом в Ровно с отчетами в штаб Сорокового корпуса, который находился там, и заодно отправить письма офицеров и сделать покупки. Список был длинный, поэтому меня сопровождали конные унтер-офицер и три солдата, ведущие на поводу вьючных лошадей. Два дня назад выпал снег, поэтому дороги были мало наезжены. Легкий морозец щипал щеки. Мы скакали трусцой, чтобы согреться. Выехали в утренние сумерки и до цели добрались в вечерние, сделав два коротких привала в местечковых трактирах, чтобы перекусить на скорую руку, размяться и согреться.

Сперва заехали в штаб дивизии, где я передал дежурному офицеру-капитану, холеному, с чистыми ногтями, документы под роспись, после чего получил от него распоряжение на поселение меня и моих подчиненных в казарме охранной роты. Мне пришлось напрячься, чтобы сдержать классовую ненависть фронтовика к тыловой крысе.

— Есть в городе гостиница со свободными номерами? — спросил я.

— В «Ламбергской» на Соборной улице могут быть дорогие, но головой не поручусь! — шутливо ответил холеный капитан.

Я отвел солдат в казарму, которая располагалась через дом. Это было низкое, как бы вросшее в землю двухэтажное каменное здание, образующее прямоугольник с небольшим двором в середине. Как сообщил дежурный офицер, до войны здесь была контора купца первой гильдии, торговавшего с нашими нынешними врагами. Здание арендовали и разместили в нем рабочие кабинеты интендантов, жилые помещения для офицеров и солдат караульной роты, конюшню и склады на первых этажах. Я отдал дежурному унтер-офицеру распоряжение, выслушал нытье, что и так места нет, оставил там солдат, а с унтер-офицером поехал к гостинице, чтобы, если поселюсь, отвел мою лошадь в конюшню.

Гостиница «Ламбергская» была каменной, трехэтажной. Внутри горел электрический свет. Фойе небольшое, не богатое, всего один диван, но располагающее к отдыху. Впрочем, после блиндажа любое более комфортное помещение кажется раем. За стойкой дежурил полноватый мужчина с расчесанными на пробор посередине темно-русыми волосами и тонкими усиками в черном костюме-тройке и галстуке-бабочке.

— Здравие желаю, ваше благородие! — по-военному поприветствовал он, хотя видно было, что в армии не служил.