Нация. Апокалипсис. Том третий
Шрифт:
Дни шли, но вопросов на тему пребывания в Сибири по-прежнему было много, будто Сомовы вернулись с какого-то таинственного континента, про который много кто слышал, но мало что знал. От этого «незнания» Наталье и Егору приходилось нелегко отвечать на разные вопросы. Конечно, в этих разговорах было много иронии, шуток, но и своеобразных «подколов» тоже было много, особенно со стороны Николая Петровича… Один из таких разговоров Егор хорошо помнил:
– Я же тебе говорил, Егор, говорил, помнишь, ещё семь лет назад! – поучительно восклицал Николай Петрович, при этом указывая указательным
– Ну что ты опять заладил: «помнишь» да «помнишь», – тут же вмешалась в разговор Антонина Николаевна. – Что он может помнить, если прошло столько лет. Отстань от человека.
– Тоня, вот выскажусь и отстану. Не мешай мне говорить…
– Разбирайтесь сами. Пойду с внуком погуляю.
– Вот и правильно. А мы пообщаемся.
Антонина Николаевна собрала внука и вышла с ним из квартиры, строго сказав:
– Николай, закрой за нами дверь…
Николай Петрович прошёл в коридор, но вместо того, чтобы закрыть дверь, он слушал жену, вернее, то, что она ему тихо говорила. В конце их разговора он решительно сказал:
– Не переживай, всё будет хорошо.
И захлопнул входную дверь.
Всё это время Егор молчал. Он считал критику оправданной лишь в тех случаях, когда она опиралась на конкретные факты. Опустив глаза, он пытался вспомнить что-нибудь из тех слов, что говорил когда-то Николаю Петровичу.
«А ведь действительно, что-то подобное я говорил, – напряжённо вспоминал он, – говорил ещё что-то про личную жизнь, про профессию атомщика, которую очень люблю, про Сибирь… да, да, что-то было в этом роде».
– Ну что, вспомнил наш давнишний разговор? – входя в комнату, спросил Николай Петрович.
– Да, говорил, не отрицаю. И что плохого в этих словах? – кинув взгляд на тестя, проговорил Егор. – Нам десятилетиями внушали истину, что достойно только то, что приносит пользу отечеству, что достойны уважения те, кто отдаёт себя труду, профессии… И что в этом плохого?
Ему хотелось сказать что-то ещё, но Николай Петрович резко перебил его, сказав:
– Вот-вот: «Внушали истину!», «Польза отечеству!..» В нынешних условиях, Егор, это всего лишь красивые слова! Запомни: у нынешних «вождей» теперь другая «истина».
– И какая же?
– Очень простая: иметь, брать и требовать ещё! И вряд ли появятся в ближайшей перспективе обстоятельства, которые бы заставили их найти другие слова… персты им в язвы.
– Прошло больше семи лет, кто же знал, что всё так изменится, – разводя руками, проговорил Сомов, как бы соглашаясь со словами тестя. – Такое и в страшном сне не могло присниться. А каким-то особым даром предвидения я не обладаю.
– Вот ты говоришь: «Кто же знал?» Да вся эта «заваруха» тянется с того момента, как «меченый» пришёл к власти. Мы что, не видели, что с каждым годом становилось всё хуже и хуже? Видели! Ещё как видели! Просто никому до этого не было никакого дела. А всё потому, что отучили всех мыслить, думать… люди ведь они сам знаешь какие…
Сомов внимательно слушал, что говорит Николай Петрович, и молчал.
– Так что твоя «истина», извини, не работала
– Может, и так, – спокойно проговорил Егор, – оспаривать ваши слова я не собираюсь. Во всяком случае, считаю это дело бессмысленным, поскольку опровергнуть их не могу.
В этот самый момент Егор подумал: «Николай Петрович не будет говорить просто так, значит, его тоже что-то волнует и мучает. Но находить в этом некие противоречия я бы не хотел. Мало ли кто что может сказать».
– Ты на меня не сердись, – прервав мысли Егора, миролюбиво проговорил Николай Петрович, – наболело, знаешь… Да и переживали мы за вас с матерью. Я ведь подумал тогда, если честно, что ты на принцип пошёл!
– Да какой там принцип – никакого принципа не было. Были обстоятельства. Вы же всё хорошо знаете.
– Да знаю я, знаю…
– А если знаете, то зачем возвращаться к этому разговору? Главное, что внучка здорова, внук растёт, а всё остальное житейское.
– За внуков, конечно, спасибо, – хмурясь и глядя куда-то в сторону, проговорил Николай Петрович. – Мы с матерью не нарадуемся.
Сказав эти слова, он тут же крепко задумался, словно пытался что-то вспомнить, но это продолжалось недолго. Он продолжил:
– Я ведь оттого говорю, Егор, что душа болит…
– Я вас прекрасно понимаю.
– Правильно сделали, что вернулись в Киев, – вот что я хотел сказать. Сейчас такое время, когда надо о себе подумать, а не геройствовать. Ни этой стране, ни той… герои уже не нужны (он махнул рукой куда-то на северо-восток). Сейчас каждый должен быть сам за себя. А это значит, что свои сухари лучше всяких там чужих пирогов.
– Почему же чужих? – глядя на тестя, вопросительно проговорил Егор. – Когда мы поехали в Сибирь, у нас была одна страна…
– Вот именно: «была»! – пафосно проговорил Николай Петрович. – Только вот была да сплыла. Как говорится в пословице: «Что с воза упало, то пропало». Устоять на якоре своего счастья мы не смогли. А если быть точным, не захотели. Все захотели жить своим умом… а его, к сожалению, ни у кого не оказалось, вот в чём беда! Что в России, что на Украине мозги народу заменили на нечто другое, как в том анекдоте. Расскажу давай, а ты записывай… ха-ха ха. В Германии времён фашизма на международном медицинском симпозиуме профессоры из разных стран знакомили своих коллег с успехами национальной медицины. Когда дошла очередь до немецкого профессора, он сказал: «Наши достижения уникальны. У всех людей в Германии заменены мозги, и никто этого не замечает». Ха-ха-ха.
– Однако, – улыбнувшись и качнув головой, проговорил Егор.
– Теперь, Егор, мы сами себе хозяева. – И, немного помолчав, Николай Петрович продолжил: – И ты был бы хозяином, если бы не уехал… Ну, ничего, время есть. Поработаешь в управлении, набьёшь себе шишек, а там посмотрим, на что ты способен. Стройка – это тебе не ядерный реактор, тут надо о-го-го! Короче, хватку я твою знаю. Не расстраивайся.
– А я и не расстраиваюсь. Что мне расстраиваться: голова, руки, ноги есть.
– Э, брат! – повернувшись лицом к Егору, проговорил Николай Петрович, – нынче, при нынешних обстоятельствах, этого мало…