Над Арктикой и Антарктикой
Шрифт:
Я быстро ввёл самолет в правый вираж, в кабине — радостные возгласы:
— Лагерь! Точно, лагерь! Наконец-то попался! Картина фантастическая: «мертвый город» лагеря СП-2! Купола палаток светло–мышиного цвета стояли на высоких ножках и создавали полное впечатление каких-то марсианских грибов, растущих на вечных льдах Ледовитого океана. Я заложил левый вираж, чтобы было удобнее смотреть, и, снизившись до пятидесяти метров, продолжал кружить над лагерем.
Трещала кинокамера Соловьева, он прямо-таки лежал на Плечах бортмеханика. Но тот терпеливо молчал, создавая удобства для фиксирования исторического
— Вот, вот моя палатка! А вон там…
Ладно, насмотрелись. Теперь давайте посмотрим, где сесть поближе.
Но сколько мы ни искали, ни одной подходящей площадки так и не нашли. От бывшего аэродрома СП-2 до найденного лагеря было не меньше пятнадцати километров (пешком не дойдёшь!), а кругом только сильно всторошенные ледяные поля. Пришлось взять курс на СП-4.
Евгений Иванович Толстиков остался доволен:
— Ну, молодцы, поздравляю. Опять сенсация! Аэродром хорошо, конечно, а вот лагерь — это то, что нужно! Молодцы! Теперь не скажут, что лагерь, мол, уплыл в Гренландское море… Жаль, что сесть не удалось. Но главное то, что он есть, существует… Ладно, давайте теперь отдыхать. Утро вечера мудренее.
— Евгений Иванович, — обратился я, — нам как, можно менять «обувку»? Цеплять колеса? Ведь завтра в Москву?!
— Нет, подождите. Вот сообщу начальству, а там видно будет. Отдыхайте сначала. Я же сказал — утро вечера мудренее…
Мысленно мы были уже в Москве. Отдохнуть, сменить лыжи на колеса — и домой. Дело сделано, задание выполнено с лихвой. Мы уже более двух месяцев провели на льду, а сейчас уже лето. Но после обнаружения лагеря возникло чувство неудовлетворенности. Не выходили из головы слова Петрова: «Измерить бы толщину льда у своей палатки». Но мы ведь сделали все, что могли…
Простое решение пришло утром, которое действительно оказалось мудренее вечера. Разбудил нас голос Толстикова:
— Не много ли отдыхаете? Кончайте ночевать! По выражению лиц гостей, пожаловавших к нам в самолет–гостиницу, было уже ясно, что Москву придется отставить.
— Что новенького, Евгений Иванович? Чувствую, зря так рано не пришли бы, — настороженно спросил я.
— Угадал! Как видишь, вся экспедиция в сборе. Действительно, позади Толстикова стояли и Петров, и Дралкин, и Соловьев, и почему-то командир вертолёта Мельников. Все улыбались.
— Москва отменяется, — начал без предисловий Евгений Иванович, — завтракаете и летите обратно на свой аэродром. За вами пойдет вертолёт Мельникова, который с аэродрома доставит всю экспедицию во главе с Петровым в лагерь СП-2. После осмотра лагеря возвращайтесь на СП-4, и тогда уж в Москву… Есть вопросы?
— Все предельно ясно. Дело за нами и за погодой. Подъем!
Ничего не поделаешь, каждое дело надо доводить до конца. Москва подождет…
Мы с Мельниковым рассчитали так: учитывая, что скорость у вертолёта намного меньше, чем у нас, он
взлетавт первым и идет по указанному курсу. Мы взлетаем за ним приблизительно через пятнадцать минут. Ещё через полчаса обгоняем его, садимся на аэродром и выводим вертолёт на себя, используя самолетную рацию как приводную радиостанцию. План четкий.
Погода нас баловала — опять солнце Взлетел Мельников, через пятнадцать минут — мы. Высота — пятьсот
В окулярах бинокля впереди и справа по курсу появилась темная точка с явно красным оттенком. Молчу. Боюсь спугнуть.
В кабине все сидят спокойно, каждый занимается своим делом, никто ничего не подозревает.
Тем временем красный оттенок на льду начинает в лучах солнца разбавляться серебряным блеском. И постепенно… принимает контуры самолета. Теперь я вижу даже — целого, не разбитого. Неужели на этот раз Леваневский?! Видно, я что-то приговариваю, сам не замечая.
— Ты что там шепчешь? — слышу рядом голос Глеба.
— Самолет .. — тихо говорю я
— Какой самолет? Рано ещё.
— Самолет! — не говорю, а уже кричу. — Леваневский это. Других потерь не было!
— Что там у вас за шум? — отвлекшись от своих карт, спрашивает штурман.
— Да вот, командиру опять самолет чудится, — язвит Глеб. — Говорил ведь тебе — не давай ему бинокль, повредит свою психику…
не обращаю внимания на подначки Косухина. Не до этого сейчас.
— Борис Иванович! Самолет вижу!
— Рано ещё, командир.
— Да нет! Целый самолет! Бери бинокль, смогри сам!
Я выключаю автопилот, подворачиваю на самолет. Он уже виден невооруженным глазом. Снижаюсь до ста метров, проходим над ним. Два мотора — значит, не Леваневский. Хвостовое оперение и концы крыльев окрашены в красный цвет. Стоит с креном, левым крылом зарылся в снег, а правое высоко поднято, на нем опознавательные знаки… Вот это сюрприз! Соединенные Штаты Америки!
Пилотская кабина в который уже раз полна народу. Но сейчас все молча созерцают очередную находку. Только трещит кинокамера неутомимого Соловьева — много у него сенсационных кадров за эту экспедицию. Мы продолжаем осмотр самолета с воздуха. Людей не видно, но из полуоткрытой грузовой двери тянутся два свежих следа — один идет в сторону перпендикулярно фюзеляжу самолета, другой уходит вперёд, быстро теряясь в торосах. Решение одно: найти подходящую льдину и сесть. Возможно, нужна помощь?!
Площадку нашли быстро, километрах в двух от самолета. Сели нормально. Николай Зорин передал вертолёту, чтобы он шел на наш привод. Буквально через пять минут наш винтокрылый коллега, сделав круг над «американцем», мастерски опустился рядом с нами. Мы оставили на самолете только второго пилота и младшего бортмеханика Олега Сычева. Все прочие быстро погрузились в вертолёт и через пару минут высадились метрах в двадцати напротив полуоткрытой двери «американца».
Стоим в нерешительности. Следы есть, а люди не появляются. Может, медведи устроились с комфортом?