Над Арктикой и Антарктикой
Шрифт:
Мне посчастливилось, можно сказать, повезло. С Масленниковым наткнулись на аэродром СП-2, самому удалось обнаружить лагерь плюс найти «американца». Теперь завершается последнее задание — Петров в лагере. Остался обычный перелет по не совсем обычному маршруту: СП 2 — СП-4 — Москва.
Я знал, что теперь с полярной авиацией связан крепко. Знал, что каждый год буду рваться весной в высокоширотные экспедиции, ведь правду говорят — Арктика от себя не отпускает…
Мои лирические раздумья прервал шум подлетающего вертолёта. Лопасти винта ещё не успели остановиться, как из
— Опять что-нибудь открыли — не вытерпел я.
— Точно, Александр Арсентьевич! Открыл свою палатку и.. нашел в ней забытый свой тазик! Теперь, в Ленинграде, он станет немым свидетелем, что я и в самом деле был в нашем лагере. А если серьезно, все наши выводы, сделанные здесь, на аэродроме, подтвердились замерами, сделанными в лагере. Теперь можно и домой с чистой совестью.
Подлетая к СП-4, мы все испытывали чувство удовлетворенности задание выполнена, даже перевыполнено Вререди Москва, лето, отпуск на море.
— Ну, Лебедев, молодцы вы, — встретил нас Толсти–ков. — Я уже сообщил в Москву о новой находке Москва запрашивает, какие неисправности у «американца». Можно ли его эвакуировать?
Я передал наши с Косухиным соображения, возникшие при осмотре самолета.
— Добро, добро, — покивал Толстиков.
— Евгений Иванович, так что, можно «переобуваться»? Завтра мы в Москву!
Видно, поговорка эта была у него любимой:
— Утро вечера мудренее… Подождите, отдохните. Погостите у нас, нам с вами веселей. В Москву-то вы всегда успеете…
Настрой у экипажа был совершенно определенный — в Москву! Но после туманных намеков Толсти–кова невольно закралась тревога: да неужели может быть ещё задержка? Вроде бы и хватит, наверное…
Утром проснулись сами, никто не будил — хороший признак. Но когда уже позавтракали, на «газике» подъехал комендант аэродрома СП-4 А, И. Шутяев:
— Вот вам радиограмма к чаю.
Читаю молча: «СП-4, борт Н.465. Лебедеву. Вылетайте к американскому самолету, готовьте к эвакуации. С запасными частями к вам вылетает Котов». Под текстом подпись начальника полярной авиации. Теперь уж жаловаться некому.
— Чего молчишь? — мрачно спрашивает Иванов. — Читай уж всем!
Зачитал. Улыбок не было.
— Да, командир, чуть не забыл, — вспомнил Шутя–ев. — Толстиков просил передать, что через несколько часов прилетает Мазурук, он на словах передаст вам все, что нужно. А теперь — это уже от себя — не расстраивайтесь и настраивайтесь…
Ну что ж, была Москва рядом, но теперь новое задание. Как говорится, служба…
Илья Павлович прилетел на Ил-12 и пригласил весь наш экипаж к себе в самолет, где устроил маленький прием. Теперь я понимаю: он прекрасно чувствовал, как нелегко нам вот так перестроиться — вместо Москвы, вместо отдыха ковыряться здесь с ремонтом незнакомое машины. Думаю, он и прилетел только для того, чтобы подбодрить нас (ведь советов по ремонту он и не мог дать, не видя самолет).
— Рад за вас, — говорил Мазурук, —
Мазурук доставил почту и какое-то забытое оборудование для СП-4. Со станции он должен был забрать в Ленинград Ивана Григорьевича Петрова со всеми его впечатлениями, результатами исследований и трофеями.
Из Москвы Илья Павлович летел почти без отдыха и теперь на станции решил немного поспать (минуток шестьсот, как говорится). Однако разговорзатянулся из-за неожиданного появления нашего штурмана.
— Илья Павлович! Мы с вами в войну на Аляске не раз побывали, так что вы знаете толк в хорошем виски…
— К чему ты клонишь, Борис Иванович?
— А вот!
Борис Иванович достал из кармана бутылку виски, которую я видел вчера в руках у Зорина. Но тогда она была пустая, а теперь почти полная!
— Вот, Илья Павлович! Видно, забыли американцы на своем самолете. Правда, мы по глотку уже попробовали, но, узнав, что вы летите, решили для вас оставить.
Говорил Борис Иванович без тени улыбки, серьезно, даже с некой официальной торжественностью. Я прямо замер от неожиданности, поскольку прекрасно знал, что ничего, кроме спирта, у нас не было и нет. Наверное, это Зорин чего-нибудь «нахимичил»! Скандал! Я был не настолько близко знаком с Ильёй Павловичем, чтобы позволить такую шутку. Попробует, узнает — обидится.. Но дальнейшее действо разворачивалось уже помимо меня.
— Ну, раз такое дело! — развел руками Мазурук. — Тащи, Володя, бутылку «Армянского», да летними деликатесами полярников побалуем.
Через минуту бортмеханик Володя Громов уже выставил на стол бутылку коньяка, московскую колбасу, редиску, парниковые огурцы.
— За вашу находку! — провозгласил тост Илья Павлович.
Мы хвалили свежую закуску, экипаж Мазурука — виски. Никто не подал вида, что подозревает подлог, да я и сам начинал верить, то это действительно виски. За столом пошел оживленный разговор — «взлетели», как говорят летчики. Но все дело чуть было не испортил Федор Иус, второй бортмеханик Мазурука. Повернувшись к Громову, он что-то шептал обиженно. Я расслышал только конец фразы:
— … ведь это же спирт разведенный! А? Громов, к счастью, отвечал тоже шепотом:
— Знаешь что! Привык ты пить всякую дрянь! Тебе и порядочный напиток все спиртом кажется. Пей и наслаждайся!
Иус только пожал плечами смущенно… Поблагодарив хозяев за хорошее угощение, мы пошли готовить самолет. Но по дороге я решил все же выяснить истину:
— Борис Иванович! Скажи правду, кто же инициатор этого «виски»?
— Кто, кто… Конечно, Зорин! Не пропадать же, говорит, красивой бутылке зазря. Развел спирт водой да пожег сахару. Вот тебе и цвет, и вкус.