Над Арктикой и Антарктикой
Шрифт:
— Не летчики мы, а прачки! — сердится Мазурук. Почему «прачки», так и остается неясным, но причину нашего конфуза Илья Павлович тут же объясняет.
— В прошлое наше пребывание здесь, два дня назад, температура воздуха была минус десять градусов. А теперь посмотри вот в этой записочке, что нам написал радист, — указаны те же десять градусов, но… Не минус десять, а плюс десять! Тепло, полоса раскисла. А мы «купились», как старые воробьи на мякине Теперь, чтобы улететь отсюда, нужно чудо… И немножечко нашей сообразительности!
— Что вы подразумеваете
— Чудо — это ветер шестнадцать метров в секунду. И чтобы дул вдоль взлётной полосы!
— Понятно Илья Павлович. Только чудес-то, говорят, не бывает.
— Значит, побольше сообразительности надо'
— Чего ж тут сообразишь? Если уж полоса раскисла, одно остается — ждать мороза.
— Ни в коем случае! Переместим все грузы в хвост самолета и создадим заднюю центровку Это уже в самом начале разбега поможет создать взлётный угол самолета Передняя нога сразу поднимется, значит, мы сможем тут же использовать форсажный режим двигателей.
Тем временем два трактора с трудом выволокли самолет из раскисшей трясины и оттащили в сторону, где каким-то чудом ещё сохранился кусок крепкой полосы
— Вот видишь! Несколько десятков метров у нас будет — с задней центровкой, на форсажном режиме должны взлететь!
Заправившись медвежатиной и консервированными деликатесами, которыми нас угостили хозяева зимовки, мы крепко заснули, намаявшись за последние дни.
Проснулся я от какого-то шума — все уже одевались.
— Саша, не волынь! Вставай быстро! — поторапливал Илья Павлович — Ведь чудо-то свершилось! Четырнадцать метров в секунду дует, и под двадцать градусов к полосе. Нам хватит! Если сейчас упустим, то сидеть нам долго–долго, ждать осенних морозов…
Меня как ветром сдуло с постели. Быстро перекусив, собрался идти к самолету, но меня остановил Мазурук.
— Подожди, не торопись, ещё пару слов! Сейчас переносите все, что можно, в хвостовую часть самолета. А после запуска двигателей начнешь отправлять в хвост по одному человеку, пока хвост не станет опускаться. Вот это и есть момент крайней задней центровки. Понял?
— Будет сделано.
— Молодец! А на взлёте, после отрыва, позовешь всех на свои места.
Понял, Илья Павлович. Все будет в лучшем виде.
— Ну, теперь за дело. Пока все за нас сегодня. А то ведь середина мая подходит, холодов не жди.
Штурман, радист и второй бортмеханик были отправлены в хвост, где за неимением сидячих мест им пришлось крепко держаться за конструкции фюзеляжа.
Мазурук зарулил на самый конец полосы — небольшой относительно твердый кусочек Мое сердце бьётся учащенно — удастся ли оторваться с такого «огрызка»? Но у Мазурука уверенный, спокойный взгляд, ровным голосом отдает он команды бортмеханику Его спокойствие передается и мне, но все-таки…
Двигатели уже на взлётном режиме, Мазурук отпускает тормоза — самолет тронулся. За счет сильного встречного ветра на приборе скорость уже восемьдесят километров в час. Мазурук энергично берет штурвал на себя — нос самолета послушно
— Форсаж! — командует Мазурук. Моторы ревут на 'полной мощности, скорость около ста двадцати километров в час
— Закрылки — пятнадцать градусов!
Уже кончился кусок твердого участка, самолет бежит по раскисшему снегу, точнее, не «бежит», а только касается колесами. Торможения нет, самолет на отрыве, мы в воздухе. Ура!
Мазурук кивает мне, я машу рукой товарищам, стоящим в хвосте фюзеляжа Теперь все на местах, все весело переглядываются Сомнения и волнения позади, вырвались!
Я с уважением поглядываю на Мазурука, он спокойно рассматривает полетную карту Нам нужно выйти на дрейфующую станцию СП-5. Она ещё только создается, и связи по какой-то причине пока нет. Недавние их координаты известны, «зайчик» в солнечном компасе вселяет уверенность, что мы идем по заданному штурманом курсу Аккуратов часто подходит к астролюку и секстаном берет высоту солнца. Определяется «До цели около сорока минут», — объявляет он Связи со станцией пока нет.
Радист Алексей Иванович Челышев беспрерывно стучит на ключе, зовет. Береговые станции отвечают, но СП-5 молчит. Илья Павлович то и дело поглядывает в сторону радиста, но тот, понимая его немой вопрос, отрицательно качает головой.
В пилотскую кабину входит первый бортмеханик Владимир Афанасьевич Громов.
— Илья Павлович! Вам, может, кофейку принести?
— А что я — турок?
Мазурук, даже нервничая, любит поёрничать. Сейчас нужно разрядить обстановку, ведь все волнуются — где будем садиться, если не найдем станцию?
— Тогда, может, чайку? — предлагает Громов.
— Что я — китаец?
— Так какого дьявола вам нужно? — Громов уже рассердился, человек он горячий.
— Вот так бы сразу и сказал, — умиротворенно улыбается Мазурук. — Ладно, давай чайку. С тобой уж и пошутить нельзя…
Наконец штурман доложил, что мы находимся в районе СП-5. Но связи по–прежнему нет, обнаружить станцию без радиопривода мы не можем.
— Тогда сделаем так, — мирно, допивая чай, говорит Мазурук Аккуратову, — рассчитай «коробочку» вокруг расчетной точки — минут по пять каждая «сторона». Пока мы будем искать, пусть Челышев попробует связаться с Масленниковым, он ведь где-то недалеко здесь сидит Можем и у него погостить.
— Ясно! Тогда с этим курсом ещё две минуты, — распорядился Аккуратов.
— Всем смотреть внимательней! — добавляет Мазурук. — Кто первым увидит, тому премия.
— Какая? — интересуюсь я.
— Лишняя чашка кофе! — объявляет Мазурук.
— Ну, за такую премию вряд ли найдем, — выражает сомнение бортмеханик.
— Вы ищите, а там видно будет! — Мазурук уже начинает сердиться, в голосе его появляются командирские нотки — И вообще — прекратить разговорчики!
Лед просматривался хорошо, лишь кое–где мешали пятна тумана. Мы всматривались до рези в глазах, но обнаружить лагерь так и не удалось. Самолет Масленникова тоже не отвечал, как ни старался Алексей Иванович.