Над кем не властно время
Шрифт:
Жерар подумал, что такому человеку вполне можно было бы доверить тайну. Правда, они с Клодом не спасали друг другу жизни. Но все же вместе стреляли, вместе бегали под пулями, жили в одних палатках. Как-никак, боевое содружество, если не братство.
После войны они несколько раз виделись в Париже. У подружки Клода, Валери, и у Жерара даже нашлась какая-то общая знакомая. Именно в тот период оба бывших однополчанина обретали свои профессии. С той поры они не встречались.
Жерар продолжал обдумывать эту мысль и полчаса спустя, гуляя мимо лотков на набережной, где букинисты продавали
Конечно, платить Клоду зарплату Жерар сейчас бы не смог. Гомеопата, который иногда делал у него заказы, для этого было бы недостаточно. Но, может быть, если Клод поймет, о какой перспективе идет речь, он оценит оказанное ему доверие и согласится поработать на простом энтузиазме? Ну, скажем, будет посвящать разработке "Орбиты" хотя бы несколько часов в день?
"Орбитой" Жерар мысленно называл будущий метод или препарат, с помощью которого он станет орбинавтом. Он сам и еще несколько человек, которых он отберет после тщательного обдумывания.
Оставалась еще одна проблема. Что скажет об этом Арнольд? Наверняка, несмотря на весь свой скептицизм, он возмутится оттого, что его домочадцам знать семейную тайну нельзя, а какому-то постороннему человеку - можно.
Об этом препятствии Жерар решил подумать позже.
У Клода Дежардена, с точки зрения Жерара, было еще одно неоспоримое достоинство, помимо профессии и военного прошлого. Он был мрачноват и нелюдим. Это означало, что при встрече Клод не заведет ностальгических разговоров о всяких мерзостях войны и походной жизни. Не станет гоготать, напоминая Жерару о том, как друзья по взводу однажды запустили Рябому Жано в боекомплект маленькую змейку, и как тот вопил, когда она заползла ему за шиворот.
Отодвинув находившиеся в опасной близости к краю стола две пустые колбы со шлифованными пробками, Жерар встал и подошел к шкафу, где на полках в беспорядке лежали книги и журналы. Нашел старую записную книжку, полистал до нужной страницы.
Вышел в соседнюю комнату, называемую курительной, поскольку там разрешалось курить его клиенту. Сам Жерар благоразумно воздерживался от возврата к дурной привычке. Здесь, помимо прочего, стоял бильярдный стол. Арнольд привез его из своего дома, так как тот зря занимал там место. Никто из домашних не проявлял к этой игре интереса.
Немного поколебавшись, Жерар сел на диван возле газетного столика и стал нажимать на кнопочки телефонного аппарата. Ответа не последовало.
В течение последующей недели он еще много раз набирал номер Клода Дежардена, но так и не сумел дозвониться до фронтового товарища. Ему пришлось найти общую знакомую, которая дала ему номер Валери. Жерар опасался, что подружка Клода его не вспомнит, но, как выяснилось, это особого значения не имело.
– Мы расстались более пяти лет назад, - не особенно дружелюбно сообщила ему Валери, даже не попытавшись понять, кто именно с ней разговаривает.
– Простите, - Жерар когда-то был с ней на "ты", но теперь не рассчитывал
– Не имею ни малейшего представления!
– отрезала Валери и на этом закончила разговор.
Жерар понял, что поиски только начинаются.
–
Глава 4
–
Московский район Измайлово в эту июльскую пору напоминал скорее загородный поселок. Зелень была повсюду. Между пятиэтажками шелестели тополя, клены и березы, растительное царство превалировало в названиях: Сиреневый бульвар, Первая Парковая улица, Третья Парковая и так далее. Открытый участок метро вместе с наземной станцией "Измайловская" больше похож был на железнодорожное полотно и полустанок где-нибудь в советской глубинке, чем на фрагмент столичной подземки. Служа естественной границей района, этот участок линии метро отделял жилые кварталы от Измайловского парка.
Максим приехал сюда, сидя слева по ходу поезда. Ему нравилось смотреть на проносящиеся за окном высокие стволы деревьев, на тропинки, уводящие в таинственную глубину, где парк уступал место огромному лесу, официально именовавшемуся лесопарком.
Алла как-то говорила Максиму, что в ее родном Тбилиси есть наземная станция метро, очень похожая на Измайловскую, с ее частично застекленным вестибюлем и навесом, опирающимся на множество прямоугольных столбов. Максим попытался вспомнить странное, экзотично звучащее название тбилисской станции, но не сумел.
Крышу пятиэтажки, где жили родители Зои, было видно с платформы метро. Идти было недолго, и вскоре Максим оказался на детской площадке во дворе дома. Как и в предыдущий раз, он занял наблюдательную позицию на скамейке, расположенной таким образом, что от прямого обзора с квартиры Варшавских ее скрывали ствол клена и горка, по которой время от времени с криком съезжал какой-нибудь ребенок. Другие дети копошились в песочнице.
Если бы кто-нибудь из родителей Зои выглянул в окно, ему едва ли пришло бы в голову искать знакомого юношу среди колясок и беседующих мам, которые стояли, сидели на скамейках, прохаживались, раскачивали своих чад на качелях, наставляли детей, вынимали их из песочницы или, наоборот, направляли их к ней. Тем более, что Максим надел кепку и большие темные очки, чего он никогда не делал.
Максим не мог объяснить самому себе, зачем он уже в третий раз приезжает сюда и проводит здесь не менее часа, наблюдая за знакомыми с детства окнами на втором этаже, из которых он и Зоя когда-то пускали мыльные пузыри, переговариваясь по детскому телефону о драмах в обитавшем на газоне кошачьем клане. Один раз из дома вышел дядя Стасик, Станислав Янович. Максим натянул кепку как можно ниже на лоб, но Зоин отец быстро удалился в сторону Первомайской улицы, даже не взглянув на детскую площадку. Возможно, ему вообще не хотелось смотреть туда, где когда-то лепила куличи из песка его маленькая дочь.