Над пропастью во лжи
Шрифт:
Я расположилась на водительском месте, подвинула кресло, немного подправила зеркала, пристегнула ремень. Вася смотрел за этим выступлением с непередаваемым сомнением.
– Я думал ты более беспечная…
– Да ну, брось. Мир мне не простит, если я угроблю такого писателя как ты в банальной автокатастрофе.
– Сплюнь.
– Я обычно глотаю, – ляпнула, и только потом поняла что именно.
– Похвально,– лукаво и от этого более будоражаще прозвучал бархатный голос с хрипловатыми нотками. А я покраснела. Наверно. Ну, уши точно. – Продемонстрируешь?
Я фыркнула.
–
– Как-будто я тебе спать предлагаю.
– Чтобы ты не предложил – ответ не изменится.
– Противная.
– А ты пьян.
– Это просто ты голодная, поэтому злая. Поехали знаешь куда…
Мы приехали в парк. Прошли через запасные ворота, от которых пару шагов до моста влюблённых. Полюбовались ночной рекой и, заприметив беседку, устроили ночной пикник. Некоторые рестораны работаю на вынос после полуночи.
– О чём ты говорил с компаньоном? – вытащила круассан из пакета и вгрызлась в него зубами, поэтому у писателя было время подробно рассказать мне всё.
– Он прочитал мой сборник…
Нет, походу из него всё надо вытягивать клещами.
– Ты написал новую книгу?
– Нет, это старая работа, просто не опубликованная нигде.
– И что он сказал? – я потянулась за стаканчиком с кофе и чуть не заляпала платье соусом из круассана.
– Если бы не знал, что это написал ты, подумал бы, что невероятно талантливый автор поработал.
– Как-то он тебя обесценивает, не находишь?
– Нет, ему в принципе не нравится, что я пишу. И вообще, что пишу, когда мог бы делать деньги на издательстве, а то романы отнимают много времени.
– Почему так? Ты же талантливый, неужели это так долго – написать книгу?
– Долго,– он отпил из своего стакана горьковатый напиток и добавил. – Слово изменилось…
– Поясни.
– Оно стало более слабым. Вот как раньше – бьёшь в кнопки на старой машинке, а сейчас – только прикасаешься пальцами к экрану, и оно появляется. Так и метафоричное слово поменялось. Нам недостаточно высокопарности из «люблю – ненавижу». Нужны новые, более хрупкие конструкции, такие как, например, шелест ее волос, мутная синева сумерек в морозную стужу. Нам надо объяснить все эти чувства другим языком для другого мира, в реалиях которого потерялась возвышенность. А самое смешное, что сейчас никто не чувствует просто любовь. Всех надо научить этому.
– Как давно ты перестал писать? – задаю неудобный вопрос, потому что догадываюсь, что издание старого – это не то, чего бы хотел писатель.
– Не знаю…– он потёр глаза. – Года три, может больше.
– Что, совсем?
Для меня это тяжело. Ну, как бросить то, чем горит сердце?
– Нет, конечно, но мне не нравится, что я делал последнее время. Как-будто халтурил, писал, чтобы было, не врастал в героев…
– А как сделать так, чтобы тебе опять захотелось писать?
– Я не знаю, – выдыхая в звёздное небо, признался мужчина. Мы стояли в тишине, не пытаясь нарушить её неловкими словами поддержки. Тут Вася спохватился и накинул мне на плечи свой пиджак. Очень вовремя. Но вместе с тем – неправильно и как-то лично. Я вдыхала мягкий аромат табака
А возле дома он вдруг предложил:
– Хочешь, оставайся у меня. На мансардном этаже свободная спальня.
Вот знаете, в любой другой ситуации, с другим мужчиной, я бы подумала, что это намёк на ночь, но в нашем с писателем случае… Он всегда только намекал, но никогда не делал и шага навстречу. И лёжа в душной темноте гостевой спали его дома, я закрывала глаза, прислушивалась, в надежде, что он придёт.
Мне этого отчаянно хотелось. И я этого боялась. В своей нерешительности я отдавала право выбрать ему.
Но он не пришёл.
Глава 12
Загородная жизнь пахла берёзовыми вениками, что тётушка сушила в бане. А ещё – немного речной ряской. Но это я преувеличиваю. На самом деле она пахла застоявшейся водой в больших пластиковых бочках. Она цвела, и вот оттуда появлялся сочный речной аромат тины.
Эта жизнь пела стрекотом сверчков и дальним шумом леса. Опять же, берёзового, потому что ельник, чаще всего, безмолвен. Он, как герой страшной сказки, молчал, лишь изредка разрежая тишину уханьем совы, что заблудилась среди разлапистых ветвей.
Моя временная жизнь со вкусом чая с клубникой. Её ароматом, что проносился по дому в утренние часы, когда я неспешно и почти на цыпочках выбиралась из мансарды и шла на огород, ещё влажный от ночной росы, чтобы собрать зверобой, мяту или мелиссу.
Эта жизнь окрасила мою кожу в приятный персиковый цвет, отчего она вдруг стало сухой и тонкой. А ещё от неё теперь пахло тоже странно, травами и мёдом. Я принюхивалась к мылу в ванной и не понимала, почему аромат ромашки и шафрана словно залез вовнутрь.
– Куда поедем? – мы закончили долгую съёмку в студии, и вышли на свежий воздух только ближе к девяти вечера. Вася отбросил телефон в подстаканник и уставился на меня своими янтарными глазами.
– Тебе – тридцать четыре, поехали сразу в пенсионный фонд.
– Спасибо хоть не кладбище, – буркнул писатель, немного уколотый моим сарказмом.
– Пожалуйста, – призналась я.
– Тогда тебя вернуть после ужина в ясельную группу, или ты до старшей доросла?
– Ха-ха-ха, – ненатурально и театрально разразилась я смехом злодея и показала высунутый язык. Мужчина проследил за тем, как я под его задумчивым взглядом облизала губы. Нет, ничего пошлого или эротичного в моей детской выходке не было, но эти глаза заставили смутиться.
– Есть у меня на примете один бар… – произнес Вася, вырулив с парковки на проспект.
– Кто сегодня за рулём? – терзал меня шкурный вопрос.
– Думаю, что никто, – он потянулся к бардачку и его пальцы задели мои колени. Я пождала ноги, потому что ещё одно прикосновение, и я бы точно их раздвинула. Он вытащил пачку сигарет. – Тебя не заругают, если ты сегодня с ночёвкой у друга останешься?
– Мы будем в городе?
– Ага, – пыхнул сигаретой писатель, и я втянула аромат шоколада. – У меня трёхкомнатная квартира в центре.