Над пропастью во лжи
Шрифт:
Я высунула длинный язык и закрыла машину. Обошла, отрыла багажник. Наклонилась за чемоданом, но мои ладони отвели сильные руки. Аромат табака щекотнул нос. Я обернулась и увидела писателя, что благородно решил помочь мне с вещами.
– Не стоило, – почему-то смутилась я, касаясь пальцами того места, где секунду назад были руки мужчины.
Он пожал плечами, но чемодан всё же вытащил. Поставил на дорожку, что вела к дому, и выдвинул ручку. Как и было, под мой рост.
Я проследила, как он, не прощаясь, садится в автомобиль. Заметила тень улыбки, что коснулась губ, и тоже улыбнулась. Внутри
Чемодан и я шли к дому, а писатель все ещё не уехал. Возле калитки я оглянулась, поцеловала ладонь и взмахнула ей в сторону авто. Надеюсь, выглядело не слишком пошло. А если и так, то плевать с высокой колокольни, что на пригорке стояла.
Клавдия, завидев, как я корячусь в дверном проёме, сначала ахнула, вздрогнула, а потом так мило, по-свойски, обложила матюгами. Я чуть не прослезилась. Машины на электричестве, видеозвонки через телефон, работа по интернету. Весь мир меняется, и в нём, таком непостоянном, так приятно видеть нечто незыблемое. Например, дурной характер родственницы.
Я расположилась в мансарде. В большой светлой комнате прямо под крышей. Моя меркантильная душонка желала остаться вообще на первом этаже, поближе к туалету и кухне, но спальни начинались со второго. А там нельзя, там у Барсика, теткиного кота, владения, и он ревнует. И нагадить может в тапки.
Я плюнула и перетащила шмотки наверх. Расположилась, проверила все мессенджеры, статусы, блоги. Успокоилась и расслабилась. К вечеру меня вывели в люди, хотя я отказывалась и требовала посадить себя под домашний арест, но тётушке надо было похвастаться перед нерадивыми соседками умницей и красавицей мной. На этих словах я заозиралась, но схлопотала по шее прогулочным кружевным зонтом, ибо нечего паясничать раньше времени. Надо будет сыграть блаженную – карты мне в руки, а при людях – без фокусов.
Я напялила длинный сарафан, кофту с рукавами и, для полноты картины, платок на голову. Опять огребла. Только уже за самодеятельность. Платок и кофту пришлось оставить.
Соседки охали. Говорили, как я выросла, и что помнят меня «во-о-от такусенькой». При этом почему-то показывая на Барсика, что увязался за нами и был ростом с дородного джекрассела. Мы с кошарой недоверчиво глядели друг на друга, не в силах понять, с каких пор детей измеряют в котах.
А через три дня случился первый акт паломничества за моим сердцем. Хотя не так. Сначала случился высокомерный писака.
***
Слизняки жрали. В наглую, не стыдясь моего присутствия. Я с детства боялась подобных тварей, и вообще всех пресмыкающихся. Только поэтому я высыпала на грядку со свеклой целый пакет отравы. А они и ее жрали.
Тёткин огород имел вид образцово показательный. Такой весь вылизанный: травинка к травинке, грядка к грядке. И вот на этих самых грядках и устроили пир во время чумы слизняки.
Палочка в моих руках просила заклинание «Авада Кедавра», но, увы, смородиновый куст был жаден на чудеса, поэтому я просто ковыряла прутиком обожравшихся насекомых.
– Прикольные стринги! – крикнули мне от калитки. Я рефлекторно разогнулась, дёрнув юбку пониже. Две косы, что свисали к земле хлестанули по загорелым плечам. У садовой калитки стоял давний знакомец, что глумливо лыбился, грех
– У меня и лифчик прикольный. Хочешь глянуть? – я дёрнула бровью, намекая, что – где глянуть, там и пощупать. Визави помрачнел, и уже по-человечески спросил:
– Ты всегда такая…
– Чокнутая? – помогла подобрать благозвучный синоним слову дура. Мужик кивнул. А я бы могла рассказать слезливую историю, как меня в пятнадцать лет зажал в подъезде старшеклассник, и с тех пор я обороняюсь на опережение. То есть сама подкатываю, причём так, с огоньком. Больше половины сливаются. Но вместо этого отшутилась. – Только по средам и пятницам. В остальное время я непредсказуемая.
Взмахнула руками и перчатка, что была зажата между пальцами, хряпнула мужчину по голове. Он, конечно, промолчал, но состряпал такую недовольную физиономию, что всё молоко в доме скисло.
– Так сегодня вторник… – уточнил собеседник, сплёвывая земляную пыль, что пропитала хозяйственную варежку.
– Говорю ж, непредсказуемая! А значит, чокнутой могу быть в любой день недели.
Оба замолчали. Я исподволь рассматривала мужчину, подмечая, как ему идёт льняная рубашка с распахнутым воротом и закатанными до локтей рукавами. Едва заметные нити седины в волосах блестели на солнце. А тёплые глаза…
Мне пришлось насильно отвести взгляд от янтарного оттенка глаз писателя. Почти с болью, потому что молчать и разглядывать, это неприлично. Тётушка была бы в шоке. А нам обоим было нормально. Я ощущала, как он скользит по мне заинтересованностью. Не такой, как мужчина смотрит на женщину. А более профессиональной. Он музу во мне разглядел, что ли?
Мы бы, может, и дальше стояли как два влюблённых по разные стороны забора, но на дорожку выперся петух Петрович, что по дурноте нрава мог сравниться с котом Барсиком. Пернатая тварь уже дважды цапнула меня за пятку, и только моё безграничное терпение даровало ему спокойную жизнь, потому что будь я импульсивнее, давно бы сварила хорошую куриную лапшу.
Завидев местного агрессора, я короткими шажками перебралась к калитке и вцепилась в неё, чтобы в случае чего, сигануть за границу участка. Но Петрович был сегодня не в духе, поэтому процокал мимо меня в малину.
– Мы неудачно начали, не находишь?
– Уже потеряла…
Я прикусила язык. Но писатель не стал заострять на этом внимание, лишь понятливо усмехнулся и облокотился на калитку. Рубашка натянулась и проступили мышцы под тканью. Я залюбовалась. А потом осознала, что стоим мы невозможно близко. Не будь он выше меня – наши носы соприкасались бы. Я почти ловила его размеренное дыхание. А аромат горького кофе окутывал, лишаях способности мыслить здраво.
Чёрная «бэха» подняла столб пыли возле дома, красуясь параллельной парковкой. Спустя минуту из авто вышел Матвей. Я прикрыла глаза рукой. Он был до омерзения довольным жизнью. Дошёл до забора и упёрся взглядом в писаку. Сцена как из бульварного романа. Мне было неловко перед писателем, а вот на отцовского протеже я злилась, поэтому не придумала ничего лучше, чем огрызнуться.
– Матвей – мужик, который хочет меня в жёны, – представила темноволосого мужчину. – Василёк – мужик, который меня даже в собеседницы не желает. Развлекайтесь, мальчики.