Над пропастью во сне: Мой отец Дж. Д. Сэлинджер
Шрифт:
У подружки невесты, Эми, возникали серьезные опасения: ведь я была знакома с женихом всего несколько месяцев. Мой папа позвонил Эми и сказал, что ему сильно не нравится все это дело, и что я совершаю ужасную ошибку. Эми была того же мнения — и спросила, почему бы ему не приехать в Бостон и не поговорить со мной. Он отказался, заявив: «Слишком много работы скопилось у меня на письменном столе — сейчас это невозможно». Эми, в полном шоке, позвонила мне, как только он повесил трубку, поэтому я знаю, что цитата точная. Через много лет я обнаружила, что он и Дэну тоже звонил, просил вмешаться. Дэн согласился, что я — не подарок, да и сам он при разрыве вел себя не лучшим образом, но если бы он знал, как с этим бороться, мы бы все еще были вместе; и он заявил моему папочке, что в таком деле каждый решает за себя.
Вечером накануне свадьбы мои гости, шесть подружек невесты и шестеро друзей жениха, вместе с огромным количеством прошедших через эту семью детей,
Церемония задержалась на два часа, потому что родители жениха опоздали. Мы разъезжали по шоссе в семейном фургоне, высматривая их, я — в подвенечном платье от Кианы, которое с каждой минутой все больше прилипало к телу. Потом мы подумали, что лучше устроить действо прямо на дороге, вернее, у дороги. Мы заранее договорились со священником, который должен был обеспечить и музыку — одним из тех странствующих евангелистов, которые совершали обряды с микрофоном, под магнитофонную запись церковных гимнов, что-то вроде ранней версии караоке. Он так и не объявился. Мой приемный отец побежал из церкви на дорогу и поймал городского мирового судью: тот вошел в церковь — ей-богу, не вру — в рыбацкой шляпе со всякими рыбацкими прибамбасами, приколотыми к полям. Он так и не снял этой шляпы во время всей церемонии. Родители и двоюродные братья мужа объявились как раз, когда мы выходили из церкви, направляясь на праздничный обед. Я была страшно зла на них за опоздание, но что тут поделаешь.
За обед, по каким-то соображениям, платил папа, и трудно было этого не заметить. Один из всех он стоял столбом, с горестным выражением на лице и, хотя Виола пыталась его отвлечь, размахивал пальцем, яростно считая гостей по головам: пантомима в духе Марселя Марсо, пожалуй, еще выразительней. «Я заплатил за восемьдесят персон, куда они, к черту, запропастились!» Многим помешала гроза — только, конечно, не крутым парням из школы карате; зато развозка из китайского ресторана опоздала на час и привезла остывшую лапшу. Приехала и моя мать, но, сфотографировавшись, заявила, что ей пора: они с друзьями договорились плыть на каноэ. «Но сегодня моя свадьба. Разве это нельзя отложить?» — «Но мы с друзьями договаривались несколько недельназад, дорогая», — сказала она и уехала. Могло быть и хуже. На свадьбе брата она познакомилась с овдовевшим отцом невесты и через несколько месяцев объявила, что перебирается на Восток, жить с ним.
Хотя мой брак и не продержался долго, он, должна я сказать, протекал довольно тихо и мирно, вплоть до драматической развязки. Муж мой был веселым, милым, помогал мне по дому и не лез в душу. Никакого травмирующего слияния, обычное, всех устраивающее сожительство. Большую часть нашей совместной жизни я работала по скользящему графику, с четырех дня до двенадцати ночи, в Бостонском филиале компании «Эдисон», а он, как я тогда полагала, где-то выступал по ночам, так что мы нечасто пересекались, что, в общем, было неплохо.
А лучше всего было то, что в первый и в последний раз, по крайней мере, до сих пор, я любиласвою работу. Сразу после свадьбы я устроилась в охрану аэропорта, но уволилась после того, как сбила с ног приземистую, жуткую тетку-«сержанта», которая прижала меня к бетонной стенке своего офиса и пыталась щупать. Потом я работала официанткой, и одна из девушек рассказала, что «Эдисон», Бостонская компания электроснабжения, расположенная как раз через дорогу, набирает служащих, и что это очень хорошая компания, там замечательно работать. Закончив смену, я направилась туда. Было немного неловко, потому что в отделе кадров спросили, умею ли я печатать на машинке, а я не умела. Меня попросили указать все учебные заведения, какие я закончила, и по какой-то причине, может быть, потому, что было глупо рассчитывать на место в конторе, не умея печатать на машинке, я записала также вечерние курсы механиков по ремонту автомобилей, которые закончила после того, как получила совершенно неподъемный счет из авторемонтной мастерской. Кадровик спросил, не соглашусь ли я поработать в их гараже на Массачусетс-авеню. Я уставилась на мужика так, будто у него выросло две головы, а он проделал следующее: пододвинул мне через стол таблицу, где указывались начальные оклады конторских служащих. Потом — таблицу начальных окладов для механиков класса Д по ремонту автомобилей и грузовиков. Ого! Так я устроилась механиком в Бостонский
Первую неделю или около того я места себе не находила от страха. Я думала, что парни не примут девчонку у себя в мастерской, но, к счастью, одна наша сотрудница, Кэти, чудесный человек и прекрасный работник, пришла раньше меня и проторила мне путь. Кэти как раз было труднее: полгода ей не устанавливали душ в женском туалете, настолько были уверены, что она на этой работе долго не задержится. Вначале меня вводили в курс дела несколько ребят, но мало-помалу я породнилась со всем гаражом: у меня там появилось с десяток дедушек, дюжина отцов и целое скопище братьев. Они меня подкалывали месяцами насчет старой кожаной хипповой сумки, с которой я ходила, — твердили, что в нее вполне поместится парочка аккумуляторов; к тому же сумка была такая потрепанная и грязная, будто я и в самом деле воровала аккумуляторы по ночам. К моему дню рождения они скинулись и купили мне хорошенькую дамскую сумочку, а еще торт, роскошный торт из кондитерской Линды Мэй — и в обеденный перерыв устроили импровизированное торжество.
Я вступила в Единый профсоюз электротехнических рабочих Америки, принадлежащий к Американской федерации труда и Комитету индустриальных организаций: писала статьи в профсоюзную газету и помогала устроить конференцию менеджеров по вопросам здравоохранения, в частности, заболеваний асбестозом. Какое изумительное чувство, когда хорошенько поработаешь над статьей, а на следующий день водители грузовиков, едущие на заправку, радостно приветствуют тебя. Наш профсоюзный секретарь, Дон Уайтмен (который вскоре стал председателем профсоюза) советовал мне еще раз попытаться поступить в колледж, всячески поощрял меня. Тем летом, в период временного увольнения, я работала на атомной электростанции «Пилгрим», которая тоже принадлежала компании «Эдисон» и имела сомнительную славу самой грязной (радиоактивной) электростанции в стране. Мы с Доном сетовали, как это грустно, что мы попали на атомную электростанцию, и он меня спросил, задумываюсь ли я над своим будущим. Понятно, сказал он, что это, конечно же, не его дело, но я — умная, бойкая девочка, и могу далеко пойти, хотя бы и в профсоюзе, если только закончу колледж. Я призналась, что в школе училась не слишком хорошо, а он возразил — ну и что, я же вижу, что ты умная. Почему бы тебе не записаться на дневной курс и не попробовать. Я работала с четырех до полуночи, так что это вполне можно было устроить. Я обещала подумать — тем более что грозили временные увольнения: закрывалась старая, работавшая на угле электростанция вблизи города.
В приемной комиссии Университета Брандейса сказали, что меня могут зачислить, если я «возьму» два курса для работающих, один — по Гарвардской программе, другой — по общегородской университетской программе, тот и другой под руководством полных профессоров. Когда я сообщила отцу эти добрые вести, он закатил скандал сначала мне, потом матери. Он-де предупреждал меня, когда я выходила замуж, что больше не будет нигде за меня платить. Матери он сказал: «На что ей сдался колледж? Что онасобирается делать в жизни, если ей вдруг понадобился колледж?» Мама пригрозила, что привлечет журналистов, если он не заплатит за мое образование согласно условию, оговоренному в соглашении об их разводе. Это, конечно же, возымело действие, но все же он написал мне паршивое письмецо, которым поставил в известность, что если меня куда-нибудь все-таки примут, пусть счет направляют прямо к нему, но его это определенно не радует. Добавил, что общение со мной заставило его пережить немало неприятных минут, и он надеется, что в будущем мы лучше поладим. Он вложил в конверт гомеопатические пилюли, призванные нейтрализовать радиоактивное излучение, которому я подвергаюсь, работая на атомной электростанции.
Когда меня зачислили в Университет Брандейса, я попросила в компании девятимесячный отпуск, и мне его предоставили. Но около месяца меня некем было заменить, и в начале первого семестра я работала полную смену с четырех дня до двенадцати ночи и ходила на занятия. На самом деле, таким образом переход для меня совершился легче: я боялась в колледже ударить в грязь лицом и не хотела сразу расставаться с хорошей работой. В Брандейсе тоже делали все, чтобы мне этот переход облегчить. У них была специальная программа ориентации для студентов постарше, тех, которые начинали учиться, перевалив двадцатипятилетний рубеж. Нас собрали в первый же день; не могу передать, как мне это помогло не чувствовать себя белой вороной. Первым, с кем я познакомилась, был Стив, испаноговорящий парень с Юго-Запада, который поступил в университет после службы в армии. Он спросил, как я зарабатываю себе на жизнь, и я ответила, что работаю автомехаником. «Ну да, ага, — хмыкнул он, — дай-ка взгляну на руки». С грацией уличной феи, будто мне вовсе и нечего ему доказывать, я протянула ладонь. Один взгляд — и его лицо, до той поры напряженное, расплывается в улыбке: «Молодец, девочка!» Он протягивает мне крепкую пятерню — залог большой дружбы.