Над законом
Шрифт:
– Отхлебни.
– Совсем ошалел? Доярку себе найди, придурок.
– Да нужна ты мне… Отхлебни, прошу как человека. Мне алиби нужно.
– Ты, вообще-то, соображаешь, что несешь? Тебе алиби, а мне что?
– Денег могу дать.
– Я же говорю, найди доярку.
– Уф-ф-ф… Ну, давай начнем сначала. Давай так: я не собираюсь тебя спаивать и пользоваться твоим беспомощным пьяным состоянием, мне просто нужно, чтобы.., ну, чтобы все думали, что так оно и было.
– А ты что, импотент?
– А ты тяжелый человек.
– На том стоим. Ладно, давай
Она отняла у него бутылку и одним махом отпила примерно четверть. Пока она кашляла и отплевывалась, Илларион заботливо колотил ее по спине, на всякий случай держа бутылку на отлете.
– Ну, как ты? – спросил он, когда она немного успокоилась.
– Бывало хуже. Что ты натворил-то, красавец?
Глаза у нее уже немного расфокусировались, это было видно даже в полумраке кабины, и Илларион пошел по линии наименьшего сопротивления, то есть сказал правду – точнее, почти правду.
– Украл наложницу Старика, – признался он и, не дожидаясь реакции собеседницы, запрокинув голову, влил в себя все, что оставалось в бутылке.
После этого он поспешно запустил двигатель и тронул машину с места.
– Извращенец, – заплетающимся языком сказала Ирина.
– Ничего подобного, – возразил Илларион.
Щеки уже начинали понемногу деревенеть, и появилось желание выпячивать челюсть, что было тревожным признаком. Он прибавил газу. – Просто жаль девчонку.
– Вон как… Не пойму, куда ты так торопишься? Останови, давай покурим…
– Давай покурим дома. У меня вдруг появилось предчувствие, что если я сейчас остановлюсь, то мы здесь и заночуем.
– Чем плохо?
– Не выспимся, а завтра трудный день. И потом, должен же я хоть раз за двое суток полежать в постели?
– Один? Всегда один? Нет, ты извращенец.
– Слушай, ты что, правда такая пьяная?
– Не правда. Просто вхожу в роль. А она как – ничего?
– Кто?
– Да эта.., ну, которую ты умыкнул.
– Красивая. Но.., как бы тебе сказать.., слишком маленькая, что ли.
– Лилипутка? Карлица? Откуда она здесь?
– Ирма, не валяй дурака. Она маленькая внутри. Снаружи женщина, а внутри ребенок.
– А я? Я – большая?
– Ты? – Илларион помедлил с ответом. – Ты тоже маленькая.
– Слушай, ты, – сказала Ирина, – рыцарь печального образа. – Она была уже основательно пьяна, но это выражалось только в том, что она немного растягивала слова. – Я ведь тебя насквозь вижу.., герой. Ты кто такой? Чего ты хочешь? Я же вижу. Я не маленькая для тебя. Я для тебя грязная. Грязная, да? Ну, чего молчишь?
– Ты выпила совсем немного, – сказал Илларион. – Через полчаса, самое большее через час хмель пройдет, и ты будешь жалеть о том, что сейчас наговорила. Так стоит ли?..
– Да знаю я, – резко сказала Ирина и отвернулась к своему окошку. – О чем же тут жалеть, если все – правда? Трезвые правды не говорят, трезвые мы все умничаем, хитрим, выгадываем.., не так, что ли, напарник?
Илларион снял правую ладонь с рычага переключения передач и, положив ее на плечо соседки, сжал и легонько потряс – он не знал, что сказать.
Забродов скрипнул зубами и плавно затормозил.
«Лендровер» замер у обочины лесной дороги, уткнувшись своим обрубленным носом в густую поросль молодых сосенок. Мигнув, погасли круглые фары, и стало видно, что на востоке уже прорезалась узкая светлая полоса начинающегося утра.
«Лендровер» покинул стоянку только тогда, когда уже основательно рассвело и над вершинами сосен показался ослепительно-яркий краешек солнца.
Вернувшись в отведенную ему комнату, Илларион кое-как разделся, расшвыривая одежду по всем углам, и упал в постель, чувствуя себя выжатым как лимон.
Проснувшись, он совсем не удивился, обнаружив рядом Ирму.
Глава 11
Мебельный фургон неторопливо выполз из высоких ворот гаража. Собственно, это был не фургон даже, а обыкновенный трейлер – огромный, четырехосный, – словом, один из тех, что в народе коротко и всеобъемлюще именуются «фурами». От прочих сородичей его отличала только сделанная по трафарету надпись «Мебель», тянувшаяся вдоль бесконечного борта, которая и превращала обыкновенную многоцелевую фуру в мебельный фургон.
Водитель, невысокого роста развеселый толстяк с большими усами, душераздирающе зевал и очумело мотал головой – было четыре часа утра, и солнце только начинало подкрадываться к Москве с востока. Монотонные вспышки желтых мигалок на перекрестках только усиливали одолевавшую его дремоту. Наплевав на железное правило (установленное, как и большинство правил, его молодой женой) – не курить раньше восьми утра, – водитель вытянул из пачки сигарету и чиркнул зажигалкой. Первая затяжка, словно миниатюрный взрыв, вышибла сон из всего тела, но песок в глазах остался, что было, в общем-то, неудивительно – у первенца водителя резались молочные зубки, и ночка выдалась еще та.
Если не брать этого в расчет, водитель любил дальние рейсы – как, наверное, девяносто процентов его коллег. Особенно ему нравилось покидать огромный мегаполис ранним утром, когда еще не началась толчея на дорогах, когда вечно страдающие от безденежья гаишники мирно спят, передоверив пустые улицы желтым мигалкам, и по этим улицам неторопливо и деловито катят оранжевые автоцистерны коммунальных служб, распустив в обе стороны шипящие водяные усы.
Выехав на Волоколамское шоссе, он энергично встряхнулся и протер глаза. Трасса есть трасса, и ей безразлично, спал ты ночью или успокаивал вопящего младенца. Пройдет какой-то час, и здесь будет не протолкнуться от рычащих, выдыхающих облака ядовитого смога, идущих бампер к бамперу, автомобилей, стремящихся на запад так, словно началась невиданная по своим масштабам эвакуация. Солнце будет медленно, но уверенно раскалять жестянку, в которой ты сидишь, и останется только потеть и глотать минералку, без конца гоняя взад-вперед заигранные, заученные наизусть кассеты…