Надежда для шпиона
Шрифт:
– Согласен, – сказал Георгий с лёгким кивком. – Это заманчиво, красиво, Лейб. Но вы уверены, что ваши идеи не будут использованы… скажем так, сильными мира сего? Вот, например, Советский Союз – они активно поддерживают эсперантистское движение. Но как вы думаете, почему? Разве не в их интересах строить мосты для чего-то большего, чем просто «мир и дружба»?
Анна заметила, как Лейб стиснул зубы. Лейб был человеком искренне убежденным, и любое предположение о скрытых политических мотивах казалось ему почти оскорблением. Анна решила вмешаться, чтобы смягчить разговор.
–
Георгий взглянул на неё с лёгкой улыбкой, которая казалась одновременно понимающей и слегка насмешливой.
– Ах, Анна, в ваших словах столько искренности, – ответил он мягко. – Вы молоды и, возможно, в этом ваша сила. Но вы сами сказали «если бы все народы могли говорить на одном языке». Считаете ли вы, что это вообще возможно, пока есть разные страны, разные правители, разные интересы? Возможно ли это в мире, где власть уже определила правила? Где вся Европа кишит фашистскими диктатурами?
Анна встретила его взгляд, и внезапно её охватило смутное беспокойство. Этот вопрос показался ей совсем не риторическим, словно Георгий пытался сказать нечто большее. Она не могла избавиться от мысли, что за его словами скрывается подтекст, что он – человек, знающий больше, чем говорит. И действительно ли он журналист?
– Я думаю, что это может быть долгий процесс, – сказала Анна, не отводя взгляда от его глаз. – Но ведь каждый шаг на этом пути важен. Когда люди начинают понимать друг друга, даже маленькая группа, они уже меняют мир, пускай и в малом масштабе.
Георгий снова чуть улыбнулся, но улыбка была почти загадочной.
– Конечно, каждый шаг важен, – повторил он. – Я рад, что у вас, Анна, есть эта вера. Она вдохновляет. Я, пожалуй, давно утратил такое видение мира, – он сделал паузу и добавил, – или, возможно, оно у меня иное.
Тишина повисла над столом. Анна и Лейб смотрели на Георгия, стараясь понять, что же именно он имел в виду. Её начинало раздражать, что он умело лавировал между конкретными вопросами и уклончивыми ответами. В конце концов, Лейб не выдержал и спросил:
– Георгий, извините, но вы действительно журналист? Не поймите меня неправильно, но ваши вопросы кажутся слишком… как бы это сказать, – он замялся, подбирая слова, – слишком прицельными.
Георгий ответил спокойным взглядом, словно заранее был готов к этому вопросу.
– Это справедливый вопрос, – сказал он, слегка наклонив голову. – Журналист в Советском союзе – это не просто репортер, передающий в вечернюю газету сухую информацию. Советский журналист стоит у руля Интернационала, проникая в самую суть общественной и политической жизни, прилагая усилия для достижения справедливого мира.
Он посмотрел на них обоих, будто надеясь, что ответ прояснит всё. Но от этого «рулевого» в их глазах всё равно осталась тень недоверия. Лейб почувствовал лёгкий холодок.
– Итак, – продолжил Георгий,
Лейб коротко взглянул на Анну, которая тоже напряглась от прямолинейности вопроса. Казалось, Георгий не отступится, пока не получит ответ.
– Мы поддерживаем контакты с небольшими клубами из Берлина, Бухареста, Риги и других городов, – неохотно ответил Лейб, чувствуя, что что-то в этом разговоре пошло не так. – Люди просто пишут нам письма, чтобы делиться своими мыслями, переводами, литературой.
Георгий кивнул, но его проницательный взгляд выдавал, что он искал нечто большее в этих ответах.
– И как вы думаете, могут ли ваши переписки в будущем повлиять на реальную политическую ситуацию? – задал он вопрос, чуть прищурившись.
Анна, не выдержав, ответила первым делом, что пришло ей в голову:
– Да нет у нас никаких политических амбиций! Мы хотим, чтобы люди общались. Нам просто здесь весело!
3
Прошло уже несколько недель с момента первого знакомства Анны и Лейба с загадочным Георгием. С тех пор он стал частым гостем на собраниях эсперантистов. Георгий проявлял искренний интерес ко всему, что обсуждалось, иногда даже становясь душой компании и поражая всех своим знанием мировой политики, философии и литературы. Но несмотря на его обаяние, Лейб всё чаще ловил себя на смутном ощущении настороженности. Что-то в поведении Георгия не давало ему покоя.
Поначалу Лейб списывал свои сомнения на обычное предубеждение. Однако, по мере того как они проводили время вместе, в его подозрениях начали складываться тревожные детали. Он всё чаще замечал, как Георгий сосредоточенно подслушивал разговоры участников клуба, как внимательно смотрел на те, что получали письма от эсперантистов из других стран, и как часто задавал вопросы, которые казались излишне прицельными и касались слишком личных деталей их международных контактов.
В одном из таких случаев, когда они вдвоём с Георгием прогуливались после встречи клуба по вечернему Каунасу, Георгий вдруг неожиданно затронул тему писем, которые недавно получила Анна от эсперантистов из Кенигсберга. Он спросил Лейба о содержании этих писем с таким интересом, который, казалось, не соответствовал их дружеским разговорам. Лейб чувствовал, что это – не просто любопытство, но не решался задать ему прямой вопрос, чтобы не вызвать открытого конфликта.
Несколько дней спустя, в очередной раз наблюдая за Георгием во время встречи клуба, Лейб окончательно убедился в том, что его подозрения не были пустыми. Члены клуба эсперантистов говорили о своих последних находках в переводах и планировали очередной обмен письмами с другими клубами, особенно с Берлином и Ригой. Георгий, как обычно, сидел на своём любимом месте у окна, но Лейб заметил, что он почти не принимал участие в общем обсуждении. Вместо этого он внимательно слушал, когда члены клуба упоминали свои контакты с другими странами, а затем неожиданно вмешивался с уточняющими вопросами.