Надежда патриарха

Файнток Дэвид

Голос мой был спокойным, доброжелательным – примерно в такой манере я ежедневно говорил об Алексе с Майклом после физических упражнений. Словно непринужденно болтали старые друзья.

Поведал я и о том, что увидел в этом путешествии, – и об ужасе, который я испытал, оказавшись на земле моего детства, и о моей решимости не дать этому продолжаться, пока я остаюсь в должности Генсека.

Я изложил наши планы, по которым в течение нескольких лет хищническому истреблению природы должен быть положен конец.

– Такие экстренные

меры могут вызвать немало сумятицы, – заметил я, – но это несопоставимо с ощутимыми результатами, которые быстро убедят людей, что их потери не напрасны.

Еще я говорил о переплетении интересов, которые могут воспрепятствовать реализации наших замыслов, и что среди наших противников могут оказаться многие из сидящих в этом зале.

Поднялась легкая суматоха.

– Все это – для вас! – воззвал я. – Люди всего мира, слушающие меня сейчас! Мы не можем позволить, чтобы надо всем превалировала политика. Мы не можем позволить, чтобы узкие экономические интересы угрожали самому существованию нашей единственной в мире расы.

Я сделал паузу и торжественно посмотрел на голографические камеры.

– Если Ассамблея и Сенат Объединенных Наций поддержат нас, будет очень хорошо. Но тех членов, которые этого не сделают, я попрошу удалиться. Если законы будут изменены без моего согласия, я распущу Сенат и Ассамблею…

Послышались возгласы протеста. Между тем из разных концов зала раздались одобрительные аплодисменты.

– …и назначу новые выборы. Граждане, жители Земли! Мы движемся к неминуемой катастрофе. Но еще есть время, чтобы ее предотвратить. Необходимость в этом велика, цель достижима, и выгоды вполне очевидны. Ради вас, ради ваших детей и во имя Господа Бога я прошу вашей поддержки и вашего доверия. Спасибо вам, и да благословит вас Бог!

Некоторое время стояла тишина. Мое лицо было бесстрастным, я оглядывал зал, игнорируя враждебность во многих взорах.

Послышались сначала жидкие, неуверенные аплодисменты. Потом, подобно грому, что опережает приближающуюся бурю, они широкой волной прокатились по залу. Раздался свист. Послышались восторженные выкрики. Галерея в энтузиазме поднялась и разразилась овацией, тут же к ней присоединилось большинство членов Ассамблеи. И только несколько земельщиков и супра среди них продолжали сидеть, скрестив руки на груди.

Я был внешне спокоен, однако упоение зала, отчасти лакейское, затягивало меня, в душе моей все трепетало.

Это было величайшее представление в моей жизни – и самое нечестное. Я дружески говорил в голографокамеры. Я предлагал версию самого себя, которая не соответствовала действительности: образ добродушного парня, впервые открывшего свою душу нараспашку. Такой, как все, вроде обычного соседа, который разве что волей случая оказался в особом кабинете…

Хватит. Все это совершалось ради Филипа, ради памяти отца. Слишком много лет я поступал дурно, ради Достижения куда менее значительных

целей.

Я заплачу свою цену.

14

Интервью для «Всемирных новостей», «Всего мира на экране», «Голографического еженедельника» в неботеле «Шератон».

Красочно расписанный визит на нью-йоркскую дамбу, где я хмуро смотрел на волны, жадно лизавшие ее покрытые водорослями камни. Потом суборбитальный перелет в Бразилию и поездка на заброшенные фермы, которые несколько поколений раньше были окружены лесами.

Страстные речи в Рио, Сан-Пауло и Бразилии. Потом в Буэнос-Айресе и Ла-Плата. В Монтевидео. В Мехико…

Дни превратились в рутину одних и тех же дел. Майкл, Тэд Ансельм и Бевин помогали мне влезать и вылезать из кресла, выполняли мои поручения, присматривали за нашими вещами. По возможности я давал им передохнугь.

Арлина просматривала тезисы моих речей, внося исправления, чтобы все было ясно и понятно.

Джеренс Бранстэд организовывал приватные встречи с местными лидерами, и я старался убедить их поддержать нашу программу. Скоро я научился эффектно подавать тот аргумент, что в результате нашего экологического крестового похода будет открыто множество новых предприятий.

Между тем нас везде преследовали настойчивые вопросы. Почему я уступил нажиму Лиги экологического действия? Может ли горстка анонимных террористов определять политику в отношении защиты окружающей среды?

Я изо всех сил старался сдерживать свой пылкий нрав.

Как-то раз после обеда Арлина принялась меня успокаивать:

– Без этого в таком деле не обойтись. Каждый политический лидер проходит через это.

– Чингисхан не проходил.

Ансельм хмыкнул. Майкл сдержал усмешку.

– Наберись терпения, Ник. Ты обязательно добьешься своего.

Социологические опросы показывали, что нас продолжают поддерживать. Недругам нашим в Ассамблее придется поломать головы. Немногие решались открыто нам противодействовать: мне удалось сколотить крепкую коалицию. Вместо этого они наверняка будут разрушать наши планы долгими слушаниями, разбирательствами, бесполезными поправками.

Я позвонил Чисно Валера:

– Скажите им, пусть не тратят понапрасну силы. Пакет законов должен быть утвержден в течение трех недель – или я распущу Ассамблею.

– Они не смогут все это проделать в такой срок.

– Лучше пусть постараются. – Я намеревался проверить их на политическую живучесть.

– Мистер Сифорт… – неуверенно произнес он. – Как заместитель Генерального секретаря я не могу поддерживать то, что равносильно государственному перевороту, направленному против установленного порядка прохождения законов.

– Означает ли это, что отныне наши пути расходятся, Чисно?

Он тут же дал задний ход:

– В Сенате действуют определенные правила, процедуры, обычаи…