Надежда Тальконы
Шрифт:
Деньги у нее были, хотя и не очень много, но Вилда предпочла пройти многочасовой путь пешком и поберечь заработок. Неизвестно, как скоро придется найти другую работу, а сидеть на шее у чужой женщины не хотелось.
Она не рассчитала свои силы. Добралась до намеченной цели уже перед вечером, совершенно измученная, донельзя перемерзшая под мелкой, почти незаметной, и ни дождь и ни снег, но неприятно мочливой моросью. Вилда тащилась из последних сил, зная что, если позволит себе присесть хоть на минутку, то уже больше не сможет подняться, и завтра утром, на пегой от тающего снега обочине, найдут ее мокрый и жалкий
Она еще нашла в себе силы, чтоб спросить у встречного мальчишки, как пройти на нужную ей улицу.
— Да здесь рядом, за угол завернуть…
Вилда обрадовалась, но сил даже на то, чтобы хоть немного прибавить шаг, уже не оставалось.
— Вот сейчас — мысленно уговаривала она себя — уже скоро, скоро!
… на месте нужного дома мертво чернело недавнее пожарище.
— Вот и все. Это конец.
Она прислонилась плечом к обгорелому столбику бывших ворот. Хотелось плакать, но слез не было. Наверное, и они замерзли вместе с ней под пронзающим насквозь, мокрым, порывистым ветром. Вилда уже начала тихо задремывать, когда, молчавший почти с утра, ребенок требовательно пихнул ее.
Вилда через силу подняла тяжелые веки.
— Спать нельзя! Замерзну. Хоть бы где немного отогреться. Но кто пустит, на ночь глядя, бродяжку?
Где-то над головой пронзительно пискнула невидимая птичка. И еще раз и еще. Вилда медленно подняла голову, ища взглядом позднюю пичугу.
Птичка, серенькая и длиннохвостая, сидела, раскачиваясь, почти на самом кончике голой ветки. А далеко — далеко за ней, в конце улицы, искусно подсвеченный, возвышался храм Защитницы.
Служитель Храма Защитницы, лишь недавно, принявший посвящение, не торопясь, обходил Храм, гася светильнички. Всю ночь будут гореть только два, главных: в руке Защитницы и у ее ног. Храм постепенно погружался в гулкий полумрак, и скрип открывающейся двери прозвучал особенно резко. Служитель оглянулся и поспешил ко входу. Едва преступив порог, по стене вниз, медленно, но неотвратимо сползала хрупкая женская фигурка.
Он подхватил позднюю прихожанку, не давая упасть на каменные плиты пола, и едва уловил в бессильном выдохе древнюю ритуальную фразу:
— Защиты и покровительства…
Вилда пришла в себя и обреченно, медленно огляделась. Чужая крохотная комнатка с низким, из тщательно побеленных каменных плит, гнетуще нависающим потолком. Узкая и жесткая чужая постель. Наверное, она застонала, потому что тут же, откуда-то из вне поля ее зрения, над ней склонилось строгое и озабоченное лицо молодого мужчины, может быть чуть только старше ее или вовсе ровесника. Вилда испуганно дернулась, но, увидев на нем одежду священнослужителя, осталась лежать.
Мужчина, очень бережно поддерживая ей голову, поднес к губам большую кружку ракты с медом и осторожно, но в то же время настойчиво, поил. И Вилда постепенно начала ощущать, как измученное тело окутывает блаженное тепло.
Он дал ей некоторое время на отдых, а затем попросил:
— А теперь рассказывай.
И Вилда, поведала все с самого начала, ото Дня Жертвоприношения.
Священнослужитель слушал, почти не перебивая, а когда она окончила, медленно поднялся.
— Отдыхай. Тебе нужно восстановить силы. Завтра утром я поговорю с настоятелем
— А Вы? — Испугалась Вилда. — ведь это, наверное, ваша комната и ваша постель?
— Я помолюсь ночь в Храме. Видимо, Защитница посчитала, что я уже давно этого не делал. И еще. Имей в виду. Все, что Защитница дает человеку в испытание, является совершенно неоспоримым и для чего-то нужным. Жаль, Защитница не объясняет нам, глупым, для чего именно. И никогда эти испытания не бывают труднее, чем данный человек сможет выдержать.
Утром молодой священнослужитель вернулся и принес горячий завтрак: вареные овощи и кисель.
— Вот все и уладилось. Настоятель договорился. Будешь работать в больнице. Жилье предоставят, кормить тоже будут. Зря ты сразу в Храм не пришла. Защитница никогда не оставляет тех, кто помнит ее Храм и ритуальную фразу покровительства.
Вилда, кажется, сбивчиво бормотала какие — то слова благодарности.
Новая работа была нетяжелой, но монотонной: собирать в комплекты и упаковывать белье для дезинфекции.
Ее даже трижды, через десять дней, водили к врачу. Видимо, покровительство служителей Защитницы что-то да значило.
Врач на осмотре шутила, что все роддома на планете можно спокойно закрыть на профилактику месяца на полтора. Все равно никто рожать не будет. С таким сроком беременности никого на всей Тальконе нет. Пока в небе над Тальконой стоял Небесный Воин мужчины не касались своих жен.
До назначенного врачом срока родов оставалась еще неделя, когда вечером, перед выходным Вилда поняла, что с ней что-то неладно. Сначала она еще надеялась, что поясница поболит и перестанет, как и раньше. А когда поняла, что все всерьез и она, вправду, рожает, то было уже поздно и прямом и в переносном смысле: и по времени — все равно никого нет во всем здании, кроме дежурной медсестры, и сил, даже выйти из комнаты, не было. Она думала, что сойдет с ума от панического ужаса, боли и неизвестности.
Ее хватились только поздно утром, санитарка, которой она не принесла белье. Она-то и вызвала врача.
Даже с квалифицированной помощью Вилда промучилась еще больше суток и совершенно выбилась из сил. А когда, через мутящееся сознание, она поняла, что ребенок, наконец, протиснулся наружу, приподняла голову, чтоб увидеть его. И по быстрым движениям рук врача безжалостно хлопающего и переворачивающего неподвижного бледного младенца, с ужасом начала понимать, что с ее дитем не все в порядке. Напрягая слух, с приоткрытым ртом, Вилда ждала его первого крика.
И не дождалась.
Медики вскоре ушли, оставив ее одну на чисто перестеленной кровати. Вилда долго надсадно выла, пока не охрипла, а потом уже просто монотонно поскуливала, оплакивая потерю. Замолкала ненадолго, а потом начинала плакать вновь, то касалась рукой провисшего пустой складкой живота, то бережно ощупывала груди налитые ломящей болью, бугристые от ненужного теперь молока. А она так, было, гордилась, что за время беременности ее бюст претерпел значительные изменения в лучшую сторону, и надеялась, что молока будет вполне достаточно для ее сына. Врач не ошиблась в предсказании пола ребенка. Но мальчик не перенес трудных родов.