Надежда
Шрифт:
— Вот именно, и такое впечатление, будто он заговорен, — согласилась Глухарева. — И всякий раз становится у меня на пути. Вы знаете, сколько раз этот мерзавец срывал наши замыслы?
Каширский принялся загибать пальцы на обеих руках, но вскоре сбился со счета:
— Много.
— Значит, надо мочить! — подытожила Анна Сергеевна.
— Боюсь, что это и впрямь невозможно, — чуть помедлив, заговорил Каширский. — Вы очень верно заметили — как будто заговорен. И я даже знаю кем — Чумичкой. А с ним тягаться мне, увы, не под силу… Даже с моей высокой квалификацией, — скромно добавил ученый.
— А Херклаффу? —
— Что — Херклаффу?
— А ему по силам?
— Ему — да. Хотя и тут еще фифти-фифти.
— Тогда у меня есть план. — Анна Сергеевна принялась что-то шептать на ухо своему сообщнику, что выглядело несколько странно, учитывая, что буквально только что госпожа Глухарева громогласно высказывала готовность к цареубийству.
По мере того, как Анна Сергеевна излагала свой убойный план, глаза и рот Каширского открывались все шире и шире — должно быть, Глухарева, от которой можно было ожидать всего, чего угодно, предлагала нечто такое, чего от нее не ожидал даже ко многому привыкший Каширский.
Однако он был отнюдь не единственным слушателем — едва Анна Сергеевна начала шептаться, среди уличных булыжников невесть откуда возникла белая мышка с длинным серым хвостиком. Выставив вперед круглое ушко, она внимательно прислушивалась к шепоту Глухаревой, как будто могла что-нибудь услышать.
— Ну, как? — спросила Анна Сергеевна уже обычным голосом, и мышка, вильнув хвостиком, скрылась за булыжником, так и не замеченная собеседниками.
— Видите ли, почтеннейшая Анна Сергеевна, — заговорил Каширский, едва успев справиться с изумлением, — с точки зрения теоретической физики и просто здравого смысла ваша идея — полный нонсенс. И это еще очень мягко сказано. Право же, я и не подозревал в вас увлечения научной фантастикой.
— А спорим, что не фантастика?! — взвилась Анна Сергеевна, которая не терпела, когда ей перечили.
— И спорить нечего — нонсенс и фантастика, — самоуверенно отрезал Каширский и подал Анне Сергеевне руку: — Идемте, хватит здесь «светиться».
— И все-таки попомните мое слово — я своего добьюсь! — уже на ходу заявила госпожа Глухарева.
Государь принимал Дубова и его спутников не в том почти затрапезном наряде, в котором он обычно ходил, а в парадном царском облачении: при роскошной короне и в кафтане, отороченном соболями да горностаями и усыпанном драгоценными камнями. Правда, все это на нем сидело довольно мешковато. Да и престол, на котором восседал Государь, был ему не то чтобы не по размерам, а лучше сказать — Государь и его трон приходились друг другу совершенно чужеродными предметами и при соприкосновении оба чувствовали себя не очень уютно. Видимо, Путята и сам это понимал, поэтому при виде дорогих гостей он соскользнул с трона и торопливыми шажками чуть вразвалочку направился в их сторону. Василий заметил, как неодобрительно вздохнул бородастый дьяк при столь вопиющем нарушении вековых обычаев.
Надя украдкой разглядывала Путяту — вблизи, при всей внешней «нерепрезентабельности», он все же производил впечатление государственного мужа, пребывающего в утомительных заботах о делах государственных. «А может, не стоит его судить по нашим меркам, — промелькнуло в голове у Чаликовой. — В конце концов, каждый правит, как умеет. А
Престол окружали многочисленные царедворцы, одетые почти столь же богато, как Путята. Среди них путешественники сразу узнали градоначальника князя Длиннорукого, стоявшего одесную царя, и главу Потешного приказа князя Святославского. Немного поодаль можно было заметить и боярина Павла.
Слева от трона стоял небольшой столик, где сиротливо поблескивали те немногочисленные драгоценности, которые должны были считаться кладом царя Степана.
Это показалось Василию несколько странным — убогость находок явно не соответствовала пышности приема, оказываемого кладоискателям. Оставалось удовлетвориться объяснением Рыжего, что царь ценит не столько результат, сколько прилежание. Хотя из слов Путяты этого вовсе не вытекало:
— Очень благодарю вас, дорогие друзья, за ваше благородное дело. Вы и представить не можете, как ваша находка поможет нашему государству и народу. Низкий вам поклон от всей души!
И Путята низко, чуть не до пола поклонился кладоискателям.
— Ну, скажите же что-нибудь, — шепотом попросил Рыжий.
Сказать ответное слово вызвалась Чаликова.
— Благодарим за добрые слова, но едва ли это, — Надя кивнула в сторону столика, — очень сильно поможет вашему государству и народу.
Путята проследил за взглядом Чаликовой, потом обернулся к вельможе, стоявшему за троном:
— Лаврентий Иваныч, и это что, все? Ага, понимаю, вы решили преподнести гостям стриптиз.
— Сюрприз, Ваше Величество, — вежливо поправил Лаврентий Иваныч и сделал знак в сторону одной из дверей.
Двое молодых стрельцов внесли в палату огромные подносы со щедро наложенными драгоценностями, в которых Дубов и его товарищи тут же узнали то, что они накануне обнаружили в тайнике «за аистом» и там же оставили.
При виде сокровищ рука Серапионыча непроизвольно потянулась во внутренний карман за скляночкой, и лишь отсутствие поблизости того, во что можно было бы влить ее содержимое, заставило доктора отказаться от сего благого намерения. Трудно сказать, что в этот миг творилось в душе Чаликовой, но понимая, что Путята наблюдает за ними, Надежда старательно изобразила на лице полное равнодушие. И лишь Василий негромко произнес:
— Один — ноль.
Впрочем, едва ли кто-то из бывших в Палате понял, что он имел в виду. Да никто и не прислушивался — общее внимание было ослеплено блеском драгоценностей.
Единственным, на кого они не оказали должного впечатления, как ни странно, оказался князь Длиннорукий.
— Государь, позволь мне уехать домой, — попросил он, подойдя к Путяте.
— А что такое? — ласково глянул на него царь.
— Супруга моя захворала, — сокрушенно промолвил градоначальник. — Вот хочу опытного лекаря найти…
— А чего искать-то? — перебил царь. И возвысил голос: — Любезнейший Серапионыч, можно вас на пару слов?
— К вашим услугам. — На ходу пряча скляночку обратно во внутренний карман, доктор не спеша подошел к трону.
— Нужна ваша помощь, — сказал Путята. — Нет, не мне, и даже не князю, а почтеннейшей Евдокии э-э-э… Даниловне.
— Очень, очень вас прошу! — князь даже уцепился за пуговицу Серапионыча, будто опасаясь, что тот убежит. — Я вас и отвезу потом, куда скажете, и заплачу, сколько попросите — только помогите!