Надежная тяга
Шрифт:
Все обернулись в сторону нефтебазы: над прибрежным тальником чуть виднелся столбик чёрного дыма. Ожидающие заметно повеселели.
– Ну, слава те, господи!
– Да, минут через тридцать подойдёт, если не сломается.
– Типун тебе на язык!
– А что удивительного? Я в прошлый раз ехал, так за двое суток пять раз ломался.
– А ты хоть десять раз ломайся, лишь бы пароход шёл.
– Вот тебе на! Да я про пароход и толкую…
Люди засуетились, засобирались, а я сидел около своих пучков и думал: купят или нет? Эта мысль назойливо вертелась в голове, и я одинаково верил как в то, что купят, так и в то, что не купят.
Но вот и долгожданный хриплый гудок! «Баррикадист», деловито шлёпая лопастями колёс, подошёл к пристани. Матрос в заляпанной мазутом тельняшке столкнул узкий трап, привязал его к борту, и пассажиры с парохода начали сходить на берег. Я замер. Сначала решил продавать, как та торговка, по двадцать копеек за пучок, но по мере приближения пассажиров сбавил до десяти. И вдруг над самым ухом:
– Почём товар, продавец?
Лысый дядька в белой майке перебирал мои пучки.
– Пять копеек, – испуганно сказал я.
– Так-так, значит, за пучок – пятачок? Ну что ж, закупаю партию.
Он встряхнул на ладони мелочь, нашёл десятник и взял два пучка. Я немного повеселел; если продать ещё восемнадцать, то как раз хватит на билет в кино.
Но остальные пассажиры вовсе не торопились купить мои кислянки и невозмутимо проходили мимо. Мне было стыдно сидеть вот так, у всех на виду, я проклинал тот час, когда решил заняться торговлей, а встать и уйти – тоже было стыдно, и я ждал, когда же наконец уйдёт этот проклятый пароход.
Недалеко от меня взад-вперёд медленно прохаживалась женщина с ребёнком на руках. Она уже несколько раз внимательно и даже, как мне показалось, печально смотрела в мою сторону и вдруг подошла.
– Что же это ты продаёшь, мальчик? Это съедобно, да?
Я сбивчиво забубнил, что это не только съедобно, даже и вкусно. Однако женщина колебалась. Я готов был провалиться сквозь землю.
– Ну что, сынок, купим травки? – обернулась она к своему малышу. Малыш подозрительно покосился на меня, потом на мою травку, но ничего не ответил. Женщина улыбнулась и спросила снова.
– Ну, сынок, купим, что ли, травки?
Малыш разглядывал меня и молчал, а я прилагал последние усилия, чтобы не заплакать.
Женщина долго рылась в сумочке, наконец подала мне десять копеек и взяла два пучка.
«Баррикадист» с натугой подал голос, пассажиры кинулись по качающемуся трапу на палубу, пристань быстро опустела. Отдали швартовы, вновь деловито зашлёпали колёса, и, дав прощальный гудок, пароход скрылся за поворотом…
С каким-то необъяснимым облегчением я сгрёб в кучу свои пучки и швырнул их под забор.
Верность
Иван Григорьевич, зоотехник третьего отделения совхоза «Береговой», возвращался домой с работы. Шёл устало, чуть помахивая руками, поглядывая на заходящее солнце, которое вот-вот должно было спрятаться в перелесках на левом берегу Иртыша. Впереди него, изредка оглядываясь и повиливая хвостом, бежал Курган – нечистокровная овчарка. «Это сколько же ему лет? – подумал Иван. – Володьке двадцать два, а притащил он его, когда во втором классе учился… Как раз “чёртова дюжина” выходит, старик уже…»
Курган почти всегда ходил с Иваном, оставаясь дома лишь в том случае, когда Иван мимоходом бросал слово «нельзя». Тогда пёс отходил в сторонку и садился у палисадника, чтобы подольше видеть хозяина. Если же Иван уходил молча, то Курган считал своим долгом сопровождать его.
Ни к кому
Осенью как-то приехал Иван на Иртыш за водой, развернул телегу вдоль берега, только за черпак взялся, чтоб лёд проломить да воды начерпать, а тут Курган летит как угорелый. Разогнался с берега да на лёд, а лёд хрупкий – Иртыш только-только встал, – к тому же метрах в десяти от берега была довольно широкая полынья. Оказавшись на скользком льду, которого он ещё не видел в своей жизни, Курган почуял неладное, попытался затормозить, развернуться, неуклюже загребая лапами, потом упал и, проломив тонкие закрайки полыньи, оказался в воде. Он колотил лапами, стараясь выскочить, а сильное течение тянуло под лёд.
Обломки льда шуршали, переворачивались, и, позванивая, скрывались в воде. Курган то ли устал, то ли понял безвыходность: держась передними лапами за кромку льда, он протяжно заскулил.
Иван суетился на берегу, не зная как помочь и надеясь, что Кургану всё-таки удастся выскочить, но когда тот просяще заскулил, к Ивану быстро пришло решение: он отстегнул вожжи, набрал их на руку, как набирают аркан, и швырнул в полынью. «Возьми!» – крикнул Иван, но Курган уже и сам следил за вожжами, и как только конец их, подхваченный течением, приблизился, он вцепился в него зубами и не отпустил до тех пор, пока Иван не вытащил его на берег. Курган отряхнулся, снова тихо заскулил, будто извиняясь за свою оплошность, и лизнул руку Ивану, потом залаял и со всех ног пустился вдоль берега. Иван черпал воду, поглядывая на Кургана, и думал: «Молодой ещё, дури много…»
По молодости и у самого Ивана дури было хоть отбавляй: и кулаки чесались, и с девками баловался. Потом, когда уже шестой десяток разменял, утихомирился…
Краешек солнца ещё выглядывал из-за леса, но лучи его, пронзая стайку белых кучевых облаков, устремлялись куда-то в бескрайнее небо. Через дорогу, миролюбиво хрюкая, шла грязнющая свинья с поросятами. Курган остановился, пропуская свиное семейство, повернул морду к Ивану и вильнул хвостом, будто спрашивая: «Помнишь?..»
И Иван вспомнил. Это было лет десять назад, а может, и больше. Курган тогда совсем молоденький был, но уже стремился «верой и правдой» служить хозяину, потому и перестарался.
Хозяйство у Ивана было большое: коровы, овцы, гуси, куры, а тут как раз ещё и двух поросят купил. Прибирался как-то в огороде, глядь – а поросят трое. Чужой чей-то зашёл, соседский, а который из трёх – бог его знает. Роста все одинакового, никаких особых примет.
– Катя, тут поросёнок чей-то приблудился, выгнать надо. Иди покажи, которые тут наши.
Катерина Осиповна, жена Ивана, возилась с грядками в огороде, и Курган был с ней. Услышав голос Ивана, он перемахнул через забор и бросился к одному из поросят. Тот с визгом ринулся из ограды. Однако Курган мёртвой хваткой схватил его за бок, свалил, и через несколько секунд всё было кончено. Иван и крикнуть не успел, растерялся, потом вышел за ворота и остановился над растерзанным поросёнком. Курган, свесив язык, преданно заглядывал Ивану в глаза и, по всей вероятности, ожидал от хозяина похвалы за хорошую работу, а Иван глядел на него и думал: «Ну как он, паразит, мог догадаться, что я с Катькой про поросёнка толкую и что его, мол, выгнать надо? Вот он и выгнал, а мне теперь как перед хозяевами отчитываться?..»