Наемник
Шрифт:
Так, ближайшие крабы на этом закончились. Чтобы попробовать захватить врасплох следующего, мало просто опустить руку в воду. Придется погрузиться по пояс.
– Сюда!
Руди следует за мной, перепрыгивает на другой камень. Следующий краб тоже уходит от меня, но вот наконец один приземляется на спину, и мне вполне хватает времени, чтобы опустить острый край камня на его хрящеватый живот. Движения ног становятся плавными, как при замедленной съемке. Еще удар, и панцирь раскалывается; еще один – и он разлетается на куски.
– Ну вот, готово!
Руди бросается на краба и прижимает его лапами, одновременно выискивая внутри кусочки поаппетитнее.
Забавно – но кот привередлив не хуже детей. Он, например, наотрез отказывался есть многие вещи, и для начала, пожалуй, можно упомянуть сухой кошачий корм. Даже кусочек ветчины, которую с удовольствием ест Кристофер, он должен сначала тщательно обнюхать и с сомнением попробовать. Избалованный вконец. Но крабов он просто обожает! Я вылезаю из озерца, достаю бутылку и выбираю среди скал местечко поудобнее. Долго-долго сижу, прихлебывая пиво и наблюдая игру солнечных бликов на воде. Вскоре и Руди устраивается на близлежащем валуне, принимается вылизываться, умываться, приводить в порядок свои бакенбарды. Такие минуты – самые спокойные в моей жизни на острове. Мы наслаждаемся ими вместе.
Я встретил Бетани, когда служил в Северной Дакоте, охранял пчелиные соты подземных шахт для межконтинентальных баллистических ракет. Мы, кучка умирающих со скуки сексуально озабоченных солдат, думали о чем угодно, только не о своих обязанностях. Общаться нам приходилось преимущественно с местными сусликами и комарами, которые голодным тучами поднимались из бесконечных заросших топей. Мы все были острижены под машинку, ходили в начищенных до блеска сапогах и выглядели, наверное, не слишком презентабельно. С другой стороны, мы держали в своих руках средство, способное уничтожить всю планету. Если это может послужить утешением.
Отец Бетани, Доктор, был пастором и по совместительству заведовал социальной программой, которая едва сводила концы с концами; его приход располагался на границе резервации индейцев оджибве. Его церковь стояла возле той же извилистой асфальтовой дороги, что вела и к нашей базе. Сам Доктор вечно балансировал на грани финансового краха; прихожан в его церкви было мало, и они постоянно менялись. Ему не хватало четкой инфраструктуры католиков или этнических связей лютеран – его главных конкурентов. Но недостаток коммерческого успеха Доктор всегда компенсировал стойкостью и твердостью воли.
Бетани тогда готовилась к экзаменам на степень бакалавра в университете Северной Дакоты в Гранд-Форкс и вовсю бунтовала против отца. Она жила с мужчиной вне брака. (С громадным рыжебородым мужиком, похожим на викинга, по прозвищу Бумер; как-то ночью он напился в баре и очень хотел пожать мою руку. «Конечно, Бумер, конечно», – говорил я, готовясь нырнуть под стол, но, к счастью, он не стал распускать свои громадные лапы.) Кроме
Я помню наш второй визит в церковь, когда Доктор в своей проповеди говорил о смерти матери Бетани. Она погибла во время снежного бурана – дорогу замело, и машина застряла в сугробе. Она ехала в дом престарелых, где требовалась помощь. На следующий день ее нашли окоченевшей, с руками, сложенными для молитвы.
– Друзья, неужели вы не видите ее мысленным взором? Неужели это ни о чем вам не говорит? – Доктор расхаживал перед кафедрой, как будто заклиная собравшихся. – Она была готова умереть.
В его описании было столько силы, напряжения и глубины, что я был искренне тронут. Да, ничего не скажешь, этот человек способен воздействовать на окружающих. Аудитория у него в тот день была жалкая – только мы с Бетани, еще несколько солдат с базы и пара семей принаряженных оджибве. Но Доктор относился к своей задаче всерьез. Он торжественно вышагивал, разворачивался на носках, тяжело дышал.
– Она до самого конца молилась и славила Господа. Она была готова. Мне очень не хватает ее, но утешительно знать, что она была готова. Многие ли из нас готовы умереть?
Уже после, в машине, я сказал Бетани, что проповедь произвела на меня сильное впечатление. Особенно та часть, где он говорил о ее матери.
– Знаешь, твой папа, он… он настоящий.
– Да, они были хорошей парой, никаких сомнений. Я не уверена, что папа когда-нибудь сможет до конца оправиться. Знаешь, что он сделал, когда ее нашли? Он настоял на том, чтобы ее тело положили в теплой комнате, и помощник шерифа, дежуривший в то воскресенье, разрешил. Папа был готов увидеть чудо. Он сидел с ней и молился, и, когда она начала оттаивать, он ждал, что она присоединится к нему в молитве или, может быть, запоет благодарственный гимн. Он правда был готов к этому. Он верил. Но в конце концов испытал разочарование. Ему было очень тяжело. Он говорит, что принял волю Господа, но это было ужасно – как если бы она умерла второй раз.
Это для меня было уже немного чересчур, и я промолчал, глядя прямо перед собой через лобовое стекло. Но Бетани не остановилась:
– Представляешь, как она лежит там на столе, скорченная и окоченевшая? И вдруг открывает глаза. Знаешь, что она сказала бы, мне кажется?
Я отрицательно покачал головой.
– Бррррррррр!
И Бетани расхохоталась, хлопая ладонью по панели.
В то время меня шокировало, что Бетани может так шутить. С другой стороны, мне не приходилось раз за разом выслушивать рассказ Доктора об этом событии. Он ведь часто говорил в публичных проповедях о смерти ее матери. Кроме того, уже после службы, когда он пожимал мне руку на ступенях церкви, я представления не имел, как реагировать на его испытующие вопросы. В результате я, сам не заметив как, вызвался помочь ему покрасить церковь.