Наглое игнорирование
Шрифт:
— Ложись, тащ стррлт! — завопил фальцетом прячущийся в кювете шофер. Рев моторов стремительно накатывался сверху, Берестов резко обернулся – и обомлел, один из самолетов быстро снижался и выглядел совершенно иначе, чем другие, шедшие поодаль и выше. Те выглядели силуэтами в профиль на фоне неба. А этот шел в лоб. И судя по тому, что сейчас адъютант старший видел его анфас – собирался атаковать!
Крайне неприятное зрелище – боевой аэроплан, атакующий конкретно тебя! Век бы не видать! И старший лейтенант опрометью кинулся в кювет, слыша уже не только рев двигателя и свистящий шелест пропеллера
— Промазал, скотина! — весело подумал Берестов.
А когда выбрался из придорожной канавы, отряхиваясь от пыли, подошел к машине и увидел грустного шофера, понял, что нет, не промазал, к сожалению.
Мешалкин поглядел на него глазами страдающей коровы и сказал:
На пивном заводе "Бавария" В эту ночь случилась авария!Судя по тому рою пуль, что ворохом выплюнули на одинокий грузовик пулеметы аэроплана, можно было ожидать всего чего угодно, вплоть до самого страшного, но оказалось, что попало в машину всего две пули – одна бесполезно продырявила и так обшарпанные доски борта кузова, другая – пробила днище и колесо.
Глядя на сплющенную покрышку, Мешалкин бодро сказал:
— Сейчас починим! Совсем быстро! Если вы, конечно, подмогнете, тащ стршалтн!
И тут же загремел инструментами в жестяном ящике.
Некоторое время Берестов прикидывал, а не дернуть ли в медсанбат, благо отсюда палатки с красными крестами отлично были видны, еще хотя бы парой слов с женой перекинуться, очень уж хотелось, но потом решил, что стоит машина на дороге так вызывающе, что словно таракан на столе – просто просит любого пролетающего прихлопнуть!
К автотехнике старший лейтенант относился с некоторой опаской, в училище дали поводить грузовик – несколько минут, да объяснили, что он состоит из четырех колес, баранки и мотора с кузовом и кабиной. Дальше знания пехотного командира не простирались и то, что сейчас делал шофер, выглядело в глазах Берестова практически шаманством.
Когда колесо было уже собрано и оставалось только присобачить его на положенное место оба ремонтника вздрогнули и уставились безотчетно сначала друг другу в глаза, а потом, как по команде – в небо.
Гул самолетов. Чужих.
Опять те самые, с обрубленными словно ножом стабилизаторами, выступающими как у атакующих хищных птиц лапами – шасси и желтыми носами. Неторопливо описывали круг над медсанбатом.
— Медом им тут, что ли, насыпано? — хрипло сказал Мешалкин. Старлей не ответил, ему почему-то стало страшно. Видел перед войной в кино про Африку как так же лениво вроде, но неотвратимо кружили над умирающей зеброй противные голошеии грифы-стервятники.
— Уходят! — облегченно заметил шофер.
— Аха! — ответил непроизвольно Берестов, сопровождая взглядом удаляющиеся силуэты. От сердца отлегло.
А потом сердце замерло. Дух перехватило от странного чувства падающего неотвратимо несчастья, когда глаза видят, а мозг категорически всеми силами отказывается напрочь глазам верить. Вот как единственно ценная в обстановке комнаты ваза падала – глаза видели, а сам хозяин даже не дернулся, словно не
Немецкие аэропланы отошли прочь так, что стали просто черными черточками в голубом безоблачном небе, потом что-то сделали неуловимое, но моментальное и четкое, превратившись в изломанную, практически без разрывов, линию и стремительно стали становиться крупнее и крупнее, потому как приближались. Идя сплошным фронтом, почти крыло к крылу на самой малой высоте – по деревьям судя – и 30 метров нету – стали осыпаться какими-то мелкими детальками, одинаковыми, весело поблескивавшими на солнце – и прямо на медсанбат!
Это никак не могло быть бомбежкой! Берестов не раз видел в кино – как бомбят, пару раз и вживую видел, но тут – то все было не так! Это не бомбы, не могут кидать бомбы с такой высоты! Листовки наверное! Точно – листовки! – старательно подсунул услужливый мозг утешительную мысль в тот момент, когда глаза старлея точно доложили о том, что видят совершенно иное: на зеленые палатки с хорошо заметными полотнищами – красные кресты на белом – стремительно накатывалась волна серо-желтого, пухлого дыма, которая не была единой, а ее составляли сотни моментально вздувавшихся дымных шаров, слышался словно треск разрываемого брезента, огромного и грубого, а потом палатки исчезли и вместо них совсем близко уже весело и бодро полыхнули десятки маленьких вспышек, давших те же самые клубы дыма. Не стало медсанбата, только облако серого и бурого дыма в прогале дороги, а поляну и не видно вовсе! Ревя моторами, бомбардировщики с крестами на крыльях грозно и мощно проскочили прямо над головами, а Берестов уже несся галопом туда, где еще минуту назад бодро стояли палатки его медсанбата.
Адъютант старший услышал лопатками нагоняющий рев и барабанную дробь пулеметов, метнулся в сторону и кубарем свалился в кювет, гром проскочил над головой и старлей упорно и тупо рванулся туда, где оставалась жена. Жена и ребенок, которого он уже привык считать сыном. Туда, где вставшие в карусельный круг бомбардировщики по очереди сыпали пулеметные очереди, скатываясь, словно с горки и, отстрелявшись, уходили вверх, занимая свое место в этом лютом аттракционе.
Навстречу бежали орущие, окровавленные люди. Краем сознания Берестов отметил, что некоторые, те, кто сообразил – бежали в лес и там мелькали белые халаты, несколько перепуганных до смерти, потерявших голову, наоборот мчались в чистое поле.
Дым, затянувший вонючим туманом всю большую поляну нестерпимо смердел горелой взрывчаткой, сразу резануло глотку и тут же начался душный кашель. Мимо, в дымном полумраке, прошитом острыми солнечными лучиками, протопотала великоватыми сапогами медсестричка из новеньких. Бежала слепо, неуклюже, зажав окровавленными ладонями лицо, между пальцами неудержимо лило кровищей и странно смотрелся белый халат, густо заляпанный алым, как-то непривычно веселый, почему-то напомнивший первомайскую демонстрацию, белые женские платья с кумачом плакатов. Берестов не успел ее ни окликнуть, ни схватить за рукав, девчонка со всего разбега врезалась в обломанную березу, с хряском ударившись головой о ствол и повалилась как тряпичная кукла.