Наглое игнорирование

Берг Николай

То, что бравый танкист выдал за гаубицу, было куда более любопытной штучкой – в РККА его называли 75-мм немецкое лёгкое пехотное орудие обр. 18. Легкая, приземистая пушчонка могла быть и гаубицей и мортирой тоже. Что-то помнилось старлею, что и заряжается она не как все, а словно ружье охотничье – переломка, заряд раздельный, не унитар, что позволяет грамотному расчету лупить на очень разные дистанции и по-всякому изгаляться с углами наводки. А в общем наплевать Берестову было на особенности этой штуковины. Пушки однозначно надо было сдать как трофейное имущество, а с транспортом было куда сложнее, нож острый был начальнику похкоманды даже думать о том, что надо сдать тягачи и грузовики.

Судя по выражению лица саперного сержанта – те же мысли и у того под каской клубились. А старого фельдшера и спрашивать было не нужно – он выполнением своей работы жил.

Чемоданы

неожиданно оказались набиты гражданской одеждой, в основном – женской. Новой и уже ношеной. И что совсем странно – явно советской. Объяснение могло быть только одно – это наворованное и награбленное. То, что германцы грабили население беспощадно и в строгом соответствии с приказами – попали письменные свидетельства того, что их начальство ПРИКАЗАЛО подчиненным конфисковать у гражданских и военнопленных всю теплую зимнюю одежду, Берестов отлично знал, в госпитале много об этом говорили, что как и наполеоновская армия так и эта пришла для грабежа. А насмотревшись на немцев в тонюсеньких шинелках и с нахлобученными на отмороженные уши вывернутыми пилотками понятно было – с чего такие приказы официально отдавались. Голод – не тетка, а холод – не дядька!

Поневоле вспоминались слова того советского немца – танкиста по фамилии Майер – о том, что образование у немцев и впрямь просело адски. Вот рассчитать угол выстрела и заряд для этой странной пушчонки, что было для самого начальника похкоманды задачей непостижимой – это немцы могли. А понять простую вещь, что в России зимой холодно – это никак не получалось у европейцев.

Про то, каково пришлось морозной зимой тем, у кого бравые арийцы отняли ватники, тулупы и валенки – думать не хотелось.

Злая была эта зима, лютая. И без теплой одежды в плену выжить было просто невозможно. А слыхал старлей, в госпитале лежа, что пленных наших в поле окружали колючей проволокой, ни сараев, ни домов, ни жратвы. Тысячами дохли как мухи. Не слухи, нет, бежавшие чудом от смерти в плену одно и то же докладывали. И как человек военный отчетливо понимал Берестов, что это не случайность и не головотяпство – это четко выполняемый план по ликвидации ненужного, лишнего населения. В армии все делается по плану, а уж тем более в такой, как немецкая. План учитывает все до мелочей, до пары ботинок, сотни патронов или полевой кухни. Через план немцы перепрыгнуть не могут никак, он для них – как для волков красные флажки. Потому и бензин летний и отсутствие зимней одежды для начальника похкоманды было понятно – запланировали фрицы победить до зимы – и не успели. А пересмотреть план – не могут. Ферботен. Да и ресурсов, видать, нет. Так что с ликвидацией пленных наших все понятно – запланировано было выморить всех. Потому как в начале войны ясно любому – при успехе будут пленные. И чем успех больше – тем колоссальнее количество пленных. Причем кто-кто, а уж немцы это давно знают – вон после битвы при Седане одним моментом в плен сдалось кроме императора Франции Наполеона под номером три аж 82 000 здоровых французов самое малое, да еще куча раненых. А это было в прошлом веке, когда снабжать армию было сложнее, человек-то жрет что сейчас, что в прошлом веке – одинаково, а средства доставки сильно поменялись. Так что пленных у немцев бывало и раньше много и сейчас – вон поляки капитулировали все, французы, греки и прочие югославы, не считая мелкой шелупони вроде датчан разных. Их надо где-то размещать, кормить, поить и лечить впридачу. Как по подписанной конвенции и положено. Неважно – русского в плен взяли, готтентота или там англичанина. Немцы конвенцию подписали. Тех, кого взяли в плен в Европе – кормили и поили и лечили. Нашей армии тоже нанесли поражение, пленные, ясен день, появились. И не могли физически такие скрупулезные и дотошные немцы не просчитать этого, опытные они вояки. И раз не запланировано было кормить и лечить наших пленных, в отличие от тех же поляков, то вывод напрашивается сам. Значит – задача была иная, людоедская. Именно она и была запланирована изначально.

Тут он поймал себя на том, что думая на отвлеченную тему просто тянет время. Потому, что трофеи для любого командира, это одновременно и радость и печаль. И прибыток и заморочки. А уж когда речь идет о ценных трофеях – так это жуткая головная боль и масса бумаги впридачу. Все найденное надо старательно описать в акте. Да чтоб потом не оказалось, что пропало самое ценное. Это ж сколько писанины предстоит! Опись на хренадцати страницах, и подписи всех присутствовавших на каждом листе!

Тут Берестов вздохнул. Исправный транспорт на войне – дороже золота,

основа всего. С пушками и винтовками как раз все проще простого, еще на Финской опыт был и как раз это было ясно и понятно, да и акт получался внятный. Но описывать каждую тряпку в чемоданах? А как быть с машинами? Только подумаешь, что отдавать надо все, так сердце кровью обливается. Чертовы мертвецы валяются раскиданными на громадной территории. Причем в одном месте – густо, а в других – жидко. Поди, собери 4500 голов. Зато на колесах и гусеницах задача упрощалась в разы. Та же сгоревшая деревня с сотнями замерзших раненых всего в пяти километрах, а туда да обратно если пеше – три часа долой. А на грузовике – пять минут, ну максимум – десять. Такие перспективы открываются! С другой стороны – тягачей в армии много не бывает, война-то не кончилась. Немецкий трехосный вездеход поначалу очень понравился, но сейчас ясно стало, что маловат. Для расчета пушки – отлично, для боя, а вот для работы – грузовик куда лучше. Тут всполошился, что попортить деревенские технику могут, отдал приказ выставить караул у техники, назначил начкара, велев отобрать надежных, но слабосильных и провести с деревенскими разъяснительную работу.

Потом, явно с запозданием, подумал о сказанном фельдшером, что ничего странного в этой "батарее" нет. У немцев по штату в мотоциклетном батальоне есть две такие легкие пушки и расчеты у них подготовлены на "отлично". Свою бабахалку они явно потеряли, а потом на нашу батарею полковушек нарвались, то ли брошенные, то ли еще как – отметин пулевых не видно, значит боя не было. И прибрали трофей, в драке и палка сгодится. Наши полковушки потяжелее вдвое с лишним, зато наводка проще и работать с ними любой обученный артиллерист может. И вообще надо первым делом ту пушку с моста вытянуть, нужны пушки на фронте как воздух.

— Знаете, Дмитрий Николаевич, кажется мне, что стоит с этими пушками и тягачами в особый отдел обратиться, — негромко сказал Алексеев.

— Посему? — удивился оторвавшийся от размышлений начальник похкоманды.

— Готовое дело. И хорошо бы тому, кто орудия с прицелами и замками бросил, помереть, потому как иначе ему солоно придется. Снаряды-то все немцы по нашим выпустили, из дареных пушек-то. И вообще – стоит с начальством и особотделом хорошие отношения поддерживать.

— И подношения сдевать, — усмехнулся старлей.

— Сухая ложка рот дерет, — согласился невозмутимо фельдшер.

Берестов кивнул. Он уже видел, что командует весьма нестандартным подразделением с массой непривычных хитростей и сложностей, которые на фронте не бывают, да и задачка тоже та еще, для турецкого башибузука скорее, а не для красного командира. Скользкая дорожка, чего уж там, легко можно шею свернуть. И потому с особистами лучше быть в хороших отношениях. Работу местного особняка старлей оценил, как оценил и то, что к командованию похкоманды претензий не возникло, а от наиболее неприятных типов теперь отряд избавлен. Подумал, что можно сделать. Из всего найденного пока самый бесполезный для работы – этот самый трехосный "носач" со смешным капотом и явно несмешной проходимостью. Поглядел на небо. Время еще есть, можно еще разок съездить, а потом на этом самом трехоснике провести рекогносцировку местности. Детишки, покатавшиеся на тягаче задирали носы перед своими сверстниками, а тот, что место указал – вообще героем вышагивал. Оно понятно – впервые в жизни на технике катались, для них это – чудо.

Распорядился, в расположении нашлась пара человек из кухонного наряда, которым поручил обиходить замерзших немцев, а с Новожиловым и механиком, взяв с собой мальчишек – потрюхали на телеге обратно к ломаному мосту.

Грузовик завелся послушно, как заинька, а вот "носач" что-то долго фыркал, пускал мощные, словно взрыв гранаты, клубы серого дыма, и никак не хотел ехать. Механик трижды употребил весь набор своих бранных слов, довольно большой, присовокупляя к матерщине упоминания проклятого дифференциала, пока наконец двигатель завели.

Обратно вернулись странной кавалькадой – первым пыхтел приземистый "носач", медленно волочивший за собой грузовик и прицепленную к грузовику пушку. Дети чирикали от восторга как воробьи – во всяком случае так слышал их радостную болтовню судорожно вцепившийся в баранку грузовика Берестов. Сидевший рядом с ним на пружинном мягком сидении мальчуган, восхищенно молчал, как и полагалось скромному герою дня. Эти километры солоно дались старлею, который, как оказалось, напрочь забыл почти все, чему научился в вождении машины. Вылез из кабины мокрый от пота, но старательно держа морду кирпичом, чтоб никто не усомнился в талантах.