Нагота

Скуинь Зигмунд Янович

— С точки зрения агрономии?

— Ну такой, как Пушкин или Евтушенко? Со всеми слабостями, недостатками?

— Не думаю. Я типичный начинающий поэт.

— Что значит «типичный»? Поэт не может быть типичным. Тогда бы поэтами пруды прудили. Даже у нас в Рандаве.

— Ты, Камита, жутко заблуждаешься, если думаешь, что в Рандаве нет поэтов. — Цауне, присев на край кровати, машинально постукивала коленками друг о дружку. — В исполкоме работает Язеп Рускулис, а в Доме престарелых инвалидов уборщица сочиняет. Точно тебе говорю.

— Рускулис? — прыснула

Камита. — Этот увалень, очкарик? Мамочки родные, держите меня, я падаю! Уж он-то, милая моя, и на картофельный цвет не потянет, втиснутый в брюки клубень, вот он кто.

— А я ваши стихи помню. — Бирута метнула в него взгляд и тотчас, смутившись, отвернулась, глянула еще раз, уже смелее, даже с этаким задором. — Первое стихотворение называлось «Полет на рассвете». Второе — про солдата на привале, он лежит в траве, смотрит на облака и видит фильм про дом родной. «Фильм старый, перевиданный, сейчас оборвется командой: «Встать!» А дальше про девушку, от которой вы ждете письма.

— Ну-ну, так что там дальше? Товарищ поэт, будьте человеком, — набросилась на него Камита.

— Не все ли равно? Не помню.

— Свои-то стихи?

— У меня исписано семь общих тетрадей.

— Это не самое страшное. — Тенисон скорчил скорбную мину. — Всего обидней то, что поэт досаднейшим образом намерен нас покинуть. С ближайшим поездом...

— Не бывать тому! — Голос Камиты был преисполнен гнева и непреклонной решимости. — Не позволим пренебречь нашей прекрасной Рандавой, тем более, что завтра день моего рождения. По сему случаю, считайте, расписание объявляется недействительным, все поезда из Рандавы отменяются.

— В этот день я в мыслях буду с вами.

— Боюсь, что в мыслях вы не сможете мне заменить хорошего партнера в танцах.

— Зато уж наверняка не отдавлю вам ноги.

Бирута как будто все еще старалась припомнить забытые строчки стихов.

— Нет, правда, вы уезжаете? — проговорила она. — Какая жалость! Вас в Рандаву привело какое-то важное дело? Должно быть, приехали познакомиться с нашим комбинатом?

— Нет, просто вздумалось прокатиться. Давно поездом не ездил.

— Неправду вы говорите. Стараетесь казаться веселым, а сами чем-то раздосадованы, по глазам вижу.

— А раз видишь, чего пристала к человеку! Ты что, прокурор? — презрительно бросила Цауне, уставившись в потолок. — Будто ты всегда правду говоришь. Значит, есть на то причина. И вообще, пошли вы все со своими расспросами. Что за провинциальная манера!

— Что бы там ни было, — стояла на своем Камита, — мы вас не отпустим. Запомните, завтра, в семь вечера, вам надлежит явиться на берег Гауи к спасательной станции. Торжество намечено провести под открытым небом, начнется точно в назначенное время. Придете?

— Нет.

— Спасибо. Все ясно. Мы ждем.

Выбравшись из квартиры, он вздохнул с облегчением и про себя подумал, что отделался сравнительно легко. Словно наглотавшийся воды утопающий, нетвердым шагом выбрался он на спасительный берег. Нечто похожее он испытал в школе после выпускного экзамена

по химии. Теперь все позади. Теперь сам черт ему не страшен. Он вырвался. Дверь за ним затворилась. Как хорошо! А уши еще пылают.

Сбегать по лестнице было приятно, было в том даже какое-то упоение, ноги сами несли его, он ринулся вниз, словно вода в открытый шлюз. А может, он попросту убегал с позором?

У окна, на лестничной площадке, стояла девушка. Никак не попадет в квартиру. Тот миг, когда он поднимался вверх по лестнице — как давно это было! — он успел начисто забыть. А эта бедняжка все стоит. Так она, пожалуй, и состарится на лестнице.

— Ваши дамы еще загорают?

Пройти молча показалось неприличным хотя бы потому, что перед этим они перекинулись несколькими фразами. Нет, в самом деле, все в порядке. Вот он идет спортивным, бодрым шагом, он улыбается, он шутит... Конечно же, пустопорожнее начало его разговора с Марикой она слышала.

— Загорают. А я книжку дочитала. Ну, что, встретил?

— По крайней мере, разузнал.

— Видишь как, а я тебе наврала. Что никого в квартире нет. Иной раз и сама не знаешь, где соврешь...

— Э, пустяки, не имеет значения. Могу вам предложить газету с коротким рассказом.

— Спасибо. Читаю только детективы.

— Неужели?

— Увлекательно, а главное, конец всегда счастливый. Загадки разгаданы, виновные наказаны.

— В таком случае, ничем не смогу вам помочь,

— А хочешь попробовать?

— Читать детективы?

— Нет, помочь.

Она проворно распахнула створки рамы.

— Видишь, дверь на балконе открыта...

Он инстинктивно глянул вниз. Под окном заросший сорняком газон, посередине клумба, обложенная кирпичами. Высота не бог весть какая, но посмотришь — и мороз по коже.

— Ключ лежит на столе. Что, попробуешь? — она произнесла это с нарочитым безразличием, будто просила достать с полки чемодан или что-то еще более незначительное.

— Где? На балконе?

Неужто она всерьез? Ничего невозможного, конечно, нет. С виду карниз довольно широк. «О чем речь! Один момент, такие пустяки!» И как бы он себя великолепно чувствовал, небрежно перекинув ключ с балкона. Покрепче ухватиться за перила, перемахнуть через балюстраду, и ты в комнате... Ответить «нет» язык не поворачивался. Однако рисковать из-за такого пустяка... Другое дело, если б, скажем, речь шла о спасении человека.

— Все ясно, не полезешь...

— Да вот думаю, стоит ли?

— Уж я платить не собираюсь. А ты не здешний, сразу видно.

— Это почему же?

— Больно долго соображаешь. И не знаешь, как парни к девчатам в общежитие через балконы лазят. Смотри, как это делается.

Она высунулась из окна, перебросила на балкон книжку. Затем скинула босоножки, швырнула их туда же. Подтянула кверху ситцевое платьице, блеснули округлые ляжки, белые штанишки, и миг спустя она уже висела на карнизе. Все произошло настолько быстро, он и опомниться не успел. Хотел было удержать ее, да поздно. Снизу донесся сдавленный крик: