Наират-1. Смерть ничего не решает
Шрифт:
Все, что происходило дальше, являло собой в Белянкином представлении ярчайший пример той вышней справедливости, о которой харусы говорят. И свершилась она весьма быстро.
Остался на снегу Фьотык, поползла из-под тела темная кровяная лужа, растапливая снег и заглатывая легчайшие белые пушинки. Скулил и притоптывал Мануша, на девок поглядывая, да с каждым шагом к поломанному арбалету приближаясь. Орали Фьотыковы шлюхи, то ли со страху, то ли с жадности и злобы, но добро Фьотыково дербанили споро. Пришлый мужик, прихватив свою рыжую и пару шмотья, ушел. Жалко, что не в Охришки. А Белянке
До Охришек недалеко, и если поторопиться, то волки, глядишь, и не прихватят. А там Сполиночек, фургончик, место ее за сундуком и подушка. Короче, отличная жизнь совсем близко.
— Почему ты за мной вернулся? — это были первые слова, сказанные Лаской.
— Жалостливый стал. Старею.
Она не плакала, не жаловалась, вообще держалась так, будто бы ничего-то и не произошло. Спокойно восприняла известие, что возвращаться они не будут, не обрадовалась, но и не стала жалеть об оставленном в Охришках добре; кивнула коротко да поплотнее закуталась в плащ.
Остановились в первой попавшейся на пути деревеньке. Была она почти точной копией Охришек, разве что без молельного дома, зато с добротною, в два этажа и с богатым подворьем, корчмой. Правда, в саму корчму Бельт решил не соваться: присмотрев особняком стоящий хлев, в него и попросился. Хозяйка, женщина широкоплечая, кряжистая да громогласная, к просьбе отнеслась с пониманием. Смерив новых постояльцев тяжелым взглядом, она буркнула:
— На чердак пойдете. Гляди, без хлопот чтоб. Тут и разъезды на отдых становятся. Ежели чего, то вас, ворюг, я в первости вижу.
— Одежда нужна. Как на… вон на него, — Бельт ткнул на высокого смуглявого паренька, обносившего постояльцев горячим медом.
— На бабу твою? Заплатишь, найдется и одежа. Бишка! Иди, покажь, куда им.
На чердаке было на удивление тепло, пахло сеном, которое хранили тут же, увязанное тугими тюками. Распотрошив один, Ласка кинула поверху плащ, стянула измазанное кровью тряпье, которое с отвращением швырнула в угол и, закрутившись в мех, легла.
Спала ли она, притворялась ли — не понятно, но даже не шелохнулась, когда на чердаке появился тот самый смуглявый паренек с большим свертком. В нем помимо старой, но чистой одежды, обнаружился почти целый пирог с дичью, полклина слегка заплесневевшего козьего сыра да брусок белого, щедро сдобренного чесноком и тмином сала.
— Мамка говорит, чтоб вы сегодня не шумели, достойных гостей не пугали своими мор… лицами. Там в углу ведра, можете взять одно, потом заплатите.
— Спасибо.
Паренек ловко спустился вниз, убрал лестницу и, знаком велел захлопнуть люк. Правильно, так оно спокойнее. Остаток дня Бельт провел в дремоте и раздумьях, но первое получалось куда лучше. Ближе к вечеру очнулась ото сна Ласка и повторила вопрос.
— Так почему? — Она осторожно пощупала заплывший глаз, поморщилась. Провела языком по засохшей корке на губах, вздохнула. — Я, признаться, не ожидала…
— Лучше скажи, почему ты с ней пошла?
— Ну… Она сказала, что в храм выйти хочет. Попросила
Она отломила кусок пирога, сунула в рот и проглотила, почти не жуя.
— Когда-нибудь убью. Я умею ждать, я…
Донесшийся со двора собачий лай, тут же перешедший в истошный визг, заставил Ласку замолчать. Она отложила недоеденный кусок и, подобравшись к стене, приникла к щели меж досками.
— Проклятье, — отверстие было слишком мало, и Ласка, вытащив нож, попыталась подцепить доску. — Аккуратненько…
Снаружи доносились голоса и конское ржание. Чуть позже хлопнула дверь хлева, заставив замереть и затаить дыхание, замычала потревоженная скотина, тяжело загрохотали копыта по настилу и кто-то визгливо, но вполне отчетливо произнес:
— И вы хотите сказать, что я должен отправляться на этом? Всевидящего ради, Ирджин, вы обрекаете меня на пытку!
— Хороший возок, господин! И коник прыткий! И моргнуть не успеете, как до Гарраха докатит, туточки недалече, если по тропкам, — теперь голос хозяйки журчал ласковым ручейком.
— Мэтр Аттонио, прекращайте. Надоело. Я вас предупреждал. Дальше вы можете отправляться хоть пешком, если вам не нравится этот, хм, экипаж. К тому же треснувшая ось задержит нас минимум на сутки, а то и больше. К началу празднеств мы точно не успеем.
— А это безопасно? Кусечка, деточка моя, посмотри, какое убогое существование я должен влачить! Я не в состоянии позволить себе…
— Мэтр, туда же направляется уважаемый Мунай с отрядом, он вас сопроводит до самого Гарраха. А я, так и быть, оплачу вам эту телегу в качестве аванса. Но это — последнее, что я делаю для вас.
— Ваша трогательная забота, мой дорогой друг, наполняет мое сердце радостью. Я не забуду о ней! Мэтр Аттонио никогда ни о чем не забывает. Верно, Кусечка?
Говорившие покинули хлев, и готовый уже расслабиться Бельт вдруг подобрался как перед дракой. Чуть ли не совсем отпихнув Ласку, прильнул к щели и во все глаза уставился во двор, куда со скрипом втаскивали…
— Совсем плохо дело, да? — шепнула Ласка, касаясь губами уха.
Несколько работных мужиков окружили просевшую на левый бок, карета о шести колесах. Мужики переругивались и, подсвечивая факелами, осматривали днище. Тут же, даже не спешиваясь, крутилось несколько вооруженных конников при черно-зеленом штандарте.
— Брат мне рассказывал, что големы, они сами по себе ничего, железки просто, — продолжала Ласка. — Что погонщик нужен. Или кам. И… и если кам не узнает, то…
Один из конников, привстав на стременах, повернулся в сторону хлева. Порыв ветра откинул плащ, мельком обнажив белую меховую подкладку, и выставил на обозренье неестественно вывернутую, подвешенную на перевязи руку.
Бельт торопливо откатился в сторону и, толкнув Ласку, зашипел:
— Лежи смирно!
Как нашли? Кто навел? Хэбу. Точно Хэбу. Он, сучий потрах. Орин дал направление, а дед… Что он сочинил? Чего ждать? Обвинения в краже коня? Грабеже? Посягательстве на честь наир, да еще и внучки ханмэ? Это уже не кол, это пострашнее будет.