Наивный наблюдатель

Моисеев Владимир

— И где он, твой Зимин?

— Далеко.

— Это хорошо. И прошу тебя, не говори Седову о своем Зимине, он конкурентов не любит.

— Хорошо.

После обеда тронулись. Демонстрация началась.

Люди шли молча, старались шагать в ногу. Говорить во время движения было запрещено, и Грегору стало скучно, он спросил у Жеки:

— А почему у тебя нет лозунга?

— У меня другой профиль. Я читаю стихи.

— А что такое стихи?

— Для меня — это рифмованные слова. Хотя я могу ошибаться.

— Зимин бы тебя понял.

— Мы же договорились, ни слова о Зимине.

— Я помню, — сказал Грегор.

Митингующие

вышли на площадь перед универсамом. Седов построил народ в правильные шеренги и произнес короткую, но эмоциональную речь. Грегор ничего не понял, только отдельные слова, потому что не прислушивался. Он запомнил следующие из них: солидарность, справедливость, непротивление и решительные действия.

Наступил черед выступать Жеке, он прочитал стихи:

Оно пришло само собой И сразу стало невдомек. И в голове сомнений рой Как будто глина и песок. Но я не дал себя врасплох И душу волей окрылил. Я дверь открыл, я свет зажег, Я дернул цепь и воду слил.

Народу понравилось, раздались аплодисменты. Кто-то крикнул: «Давай еще»! Жека знал еще одно стихотворение.

Я спал недолго в эту ночь И первым услыхал гудок. Сон сразу испарился прочь, И медлить я уже не мог, И я покинул свой отсек И первым выскочил во двор, Нас было девять человек, Все как один, как на подбор.

Митингующие стали одобрительно кивать головами, как бы подтверждая, что да, действительно, нечто подобное с ними случалось. Некоторые заплакали, настолько сильным оказалось воспоминание.

Седов приказал начать движение по улице. В витрины, разбитые накануне, уже вставили новые стекла, что вызвало справедливое негодование митингующих.

— Послушай, тебе точно не сделали вчера прививку? — спросил Жека.

Грегор решил, что ему нет никакого резона сознаваться. Легче всего было прикинуться глухим, что он и сделал. Но это не помогло сохранить хорошие отношения с Жекой, тот почему-то разозлился и закричал:

— Говори, делали тебе прививку или нет?!

Пот заструился по несчастному раскрасневшемуся от напряжения лицу Грегора, ему было тяжело заставить себя сказать неправду, но он все-таки промямлил:

— Нет. Не делали.

— Это хорошо, — сказал Жека. — Бери. — Он протянул Грегору увесистый камень.

— Зачем мне камень? — не понял Грегор.

— Бросай в витрину, отомстим толстосумам!

Ну что тут можно было возразить. Он бросил, раздался звонкий звук разбивающегося стекла. Толпа откликнулась торжествующим ревом.

— Теперь бежим! — прокричал ему в ухо Жека. — Мы свое дело на сегодня сделали. Будут знать!

Бежать. Это была отличная идея. Вот только левая нога Грегора

отказалась участвовать в отступлении. Сначала он почувствовал неприятное покалывание под коленкой, затем, сразу же, резкая боль пронзила икру. Грегор был вынужден убегать, прыгая на одной правой ноге, вторую пришлось волочить за собой, как привязанную гирю. Он хотел заплакать, но было ясно, что это ему не поможет.

— Соврал, сволочь! — сказал Жека.

Грегор его не понял, потому что у него не было сил разгадывать замысловатые интеллектуальные ребусы. Он не успел отпрыгнуть достаточно далеко, его правая нога тоже отказала. А за ней и правая рука. Из пяти пальцев на левой действовали только два: большой и указательный. Случилось это во время совершения очередного прыжка. Так что приземлился он, завалившись на бок, как мешок с картошкой.

— Какая же ты сволочь, — выругался Жека.

К Грегору подбежали трое митингующих и, подхватив за руки и за ноги, дружно потащили на конспиративную квартиру.

18. Первое собеседование

В последнее время Зимина все чаще и чаще настигало странное чувство сострадания к самому себе. В такие дни он как-то по-особенному, всеми фибрами своей души, — что это значит, оставалось для него тайной, но выражение ему нравилось, — жаждал одиночества. Ему казалось, что в таком состоянии любой разговор с Марго или Грегором приведет к тому, что его бедная голова разорвется на части от нервного перенапряжения. Едва почувствовав первые признаки наступления этого ужасного состояния, Зимин стремился уйти подальше от мест скопления людей.

Обычно он прятался в живописных развалинах театра оперетты и, усевшись в чудом сохранившееся роскошное кресло, обитое натуральной красной кожей, с упоением наблюдал через пролом в стене за движением гордой, но обычно такой бледной Луной и за сотнями синхронно мерцающих звезд. Казалось, что они собрались на небе специально, чтобы встретиться с ним.

Он любил рассматривать ночное небо, особенно, здесь, в развалинах. Отсутствие какого бы то ни было освещения в этом районе Трущоб создавало идеальные условия для наблюдений.

Он давно уже научился узнавать некоторые созвездия: Орион, Лиру, Большую медведицу, Кассиопею, Близнецов, Андромеду, яркие звезды: Вегу, Полярную звезду, Сириус, Бетельгейзе, Спику, Антарес, Альтаир. Но больше всего он любил отслеживать, как со временем меняется видимое положение ярких планет: Марса, Юпитера, Венеры.

Это занятие действовало на Зимин успокаивающе. Он даже завел специальную тетрадку, куда записывал самые интересные наблюдения. Оказалось, что даже знакомые звезды выглядят каждый раз по-новому. И он догадался почему. Атмосфера, все дело в чистоте атмосферы.

Иногда ему везло, и Зимин наблюдал, как между звезд перемещаются объекты — метеориты или искусственные спутники. Различать их было трудно, но он научился.

В тот вечер ему опять стало грустно, и он отправился на свой тайный наблюдательный пункт, когда еще было светло. Удобно устроился в кресле и стал думать. Прошло, как показалось, совсем немного времени, и стало быстро темнеть. Появилась первая звезда. Только это была не звезда, а планета Венера. Он записал в тетрадь: 1. Венера сегодня яркая.