Накануне Судного дня
Шрифт:
Когда наконец Джека Уолли официально приняли в Гильдию пограничников, он испытал неподдельное чувство волнения, благодарности, твердой решимости и желания самому сделать что-то стоящее для Брианона, для Гильдии и для принцессы Керит. Он сбежал вниз по ступенькам, и тут на какое-то мгновение его охватил циничный порыв — он вдруг увидел самого себя сопливым кретином, в надменном невежестве болтающим о преданности упадочной аристократии. Он, дитя межзвездной цивилизации, был бит кнутом и заперт в клетку гребца… Но мрачное настроение прошло, и им снова овладела
Через неделю великое паломничество началось.
Толпа людей, собравшихся, чтобы проводить свою госпожу в опасное путешествие, была даже немного больше, чем сама подготовившаяся к отправке процессия. Группы жрецов, скопления лошадей, отряды солдат, прислуга, телеги, экипажи, что-то вроде крытых двуколок и навьюченные животные толпились вокруг, вздымая клубы дорожной пыли. Изрезанная колеями поверхность дороги больно била по лодыжкам и ступням паломников, подобно жизни, всегда требующей от человека больших жертв, чем те, на которые он может согласиться с легкостью.
Кроч, кипя от ярости и извергая жуткие проклятия, разыскивал Уолли.
А Джек Уолли опять взялся за свое…
Он оправдывал себя благостными рассуждениями о том, что это был его первый шанс с тех пор, как гарпия при помощи порванного корсета заманила его в лапы господина Хлыста. Комната была предусмотрительно убрана в светло-розовые тона, постель разобрана, бокалы, в которых еще совсем недавно поблескивало прекрасное серебряно-золотистое фирейское, ждали, чтобы их наполнили опять… только не сейчас… попозже…
Девушка — насколько Уолли успел понять, ее звали Эрлейс, — застенчиво улыбалась, раскинув руки для объятия и призывно выпятив губки. Это была служанка, и она сгорала от страстного желания. Но Уолли был еще более нетерпелив — настолько нетерпелив, что он небрежно разорвал на себе одежду, зная, впрочем, что сможет без труда получить новую в универмаге Пи-Айчена.
— О моя звездная куколка! — пропел он, надвигаясь на нее с широкими объятиями, ослепительной улыбкой и кое-чем еще.
— О-о-х! — простонала она, и это было самым уместным замечанием в сложившейся ситуации.
Она легла на кровать, широко раскинув руки, и одежда ее исчезла самым чудесным образом. Уолли, чувствуя себя настоящим мужчиной, сделал глубокий вздох и начал опускаться рядом…
И тут раздался оглушительный, резкий и нетерпеливый стук в дверь.
— Эй ты, грязный развратный горшок с помоями! Джек Уолли! Я что, должен гоняться за тобой, как за перепуганным предаккером? — прорычал развязный, бесцеремонный и грубый голос.
Уолли пришлось отложить свои дела.
— О нет. Это, должно быть, не ко мне, — нежно произнес он, поморщившись, а затем яростно заорал: — Убирайся вон! Я занят!
— Сейчас я вышибу эту идиотскую дверь!
Петли затрещали.
— Мы выступаем. Ты опоздаешь на парад!
— А я и хочу опоздать! У меня
— Бросай все! Такого добра у тебя будет еще предостаточно, грязный развратный горшок с помоями!
— От такого слышу! Убирайся к черту!
Дверь начала поддаваться. Эрлейс, если, конечно, девушку звали так, закричала и стала пытаться прикрыть три места двумя руками. Дверные доски лопнули, и вокруг петель выросла бахрома мелких щепок, похожих на острые, молодые зубы. Засов лязгнул и переломился. Дверь распахнулась.
Кроч — бородатый, закутанный в лохматый плащ, обутый в сапоги, подпоясанный мечом, в доспехах и с арбалетом — возвышался у порога, словно вылезший из бутылки джинн. Разъяренный, свирепый и страшный Кроч, лучший друг Джека.
— Ты?! — выдохнул Уолли.
— Выйди, девочка, — прорычал Кроч, и с размаху опустил свою тяжелую ладонь на ее задницу, отчего там образовался след как от раскаленного утюга.
— Я не могу… — Эрлейс — или как там ее? — захныкала.
— Сможешь, милая, сможешь.
При помощи Пи-Айчена Кроч сотворил одежду.
— Одевайся, сопляк. Одевайся и иди на парад. Принцесса Керит отбывает для совершения великого паломничества!
— Она могла бы и подождать еще пятнадцать минут, — проворчал Уолли. — Я бы управился.
Джек ехал верхом, затерявшись в хвосте грандиозной процессии, и переживал свои неудачи. Никогда у него ничего не получится! Бедный старина Уолли. Вечно его лишали удовольствия в самый последний момент.
Семь вершин Маникоро поблескивали в золотистых лучах заката. Вскоре снег должен был сойти с шести из них. Время года для путешествия было выбрано вполне подходящее.
Первая ночь на открытом воздухе, покрытые позолотой шатры, знамена и флаги, жаровни с дымящимися бараньими ногами, фляги с вином — все это вызывало у Уолли головную боль. Он сердито пожелал Крочу спокойной ночи в этом диком месте и завернулся в свой плащ.
На следующее утро группа жрецов, сопровождавшая царственный кортеж на протяжении нескольких миль, провела ритуальную церемонию, состоявшую из поклонов и расшаркиваний, и отбыла обратно в город.
Компании отважных дам и кавалеров оставили процессию в полдень и, прогромыхав в своих экипажах по дороге из желто-коричневого кирпича, к вечеру уже добрались до дома.
— Ну вот и хорошо, — проворчал Кроч. — Дышать легче стало.
На следующий день еще одна группа провожающих повернула назад, и сопровождать процессию остались только отряд всадников и батальон солдат.
— Вот теперь нас примерно столько, сколько нужно, — удовлетворенно заметил Кроч.
Они миновали Долину Неразделенной Любви, где мраморные статуи разлученных любовников, покрытые пятнами и заросшие стихафоном, взывали о вечной страсти к пустому небу. Затем проехали по Тропе Возлюбленных, где камни врезались в ноги и с грохотом летели в бездонную пропасть. Потом стремительно проскакали через Болото Коварства и не останавливались на привал до тех пор, пока не достигли противоположного края Дальнего Леса с его сомнительными удобствами.