Накануне
Шрифт:
– Завтра в шесть вечера с Северного вокзала.
– Куда едет Аня? – На кухню величественно вплывает звезда советского кинематографа, за ней – Александров с Олей.
"Точно колдунья… что она с ней сделала? Румянец на щеках, плавная походка… от силы – старшая сестра".
– Со мной в Архангельск, в агитационную поездку на две недели… – выступаю вперёд, серые глаза Орловой внимательно изучают меня. – Я – Алексей Чаганов, кандидат в депутаты Верховного Совета и по совместительству начальник Ани.
"Крепкое такое, мужское пожатие у нашей звезды".
– Григорий Васильевич, –
– Любовь Петровна, вы меня без ножа режете, – взмолился он. – у нас же съёмки в Нижнем.
– Их всё равно бы пришлось отменить…. – упрямится Любовь Петровна. – если бы не Анечкин дар.
– Товарищ Чаганов… прошу вас, – Александров в отчаянии смотрит на меня. – отпустите Аню на съёмки, до конца сентября. Мы снимаем новую комедию, Волга-Волга называется, если это не в вашей власти, то я могу к вашему начальству обратится или к товарищу Сталину. Бросаю быстрый взгляд на Олю, она согласно кивает головой.
"Задумала что-то… все смотрят на меня. А что, я тоже считаю кино важнейшим из искусств"…
Спускаемся с Олей по гранитной лестнице "писательского дома".
– Что с Орловой то такое было? – Меня разбирает любопытство.
– У неё редкая болезнь Меньера. – Рассеянно бурчит подруга.
– Ну не такая уж редкая, да и болезнью это назвать нельзя. – Отвечаю без задержки.
Оля непонимающе сначала смотрит на меня, затем прыскает в кудачок… а уже в следующее мгновение этот кулачок летит мне прямо в лоб. С трудом, но, всё таки, успеваю отклониться в сторону: безотказное до сих пор оружие дало сбой.
"Всё, я уже не мальчик для битья".
– Послушай, а зачем тебе они, своих дел мало? – Равнодушно, как будто ничего не произошло, бросаю я через плечо (а у самого душа поёт).
– На всякий случай, – бросается за мной подруга, справившись с изумлением. – если с тубиком не выйдет: вдруг решат наверху придержать его до времени или обменять на что-то. А Александров с Орловой в Америке имеют связи, дружат с самим Чаплиным: идеально подходят как "агенты влияния". Мне ведь не трудно помочь женщине во время острого приступа: боль снять, посоветовать чего…
– Смотри, "Джуна", доиграешься… – качаю головой. – незаконное занятие частной медицинской практикой в СССР запрещено.
– Попрошу Шмелёва… – доносятся из-за спины мысли вслух. – думаю, не откажет девушке. А если что не так, то придёт ко мне в институт Чаганов с наганом, бухнет кулаком по столу: "Ах вы, клистирные трубки, аттестовать мою девушку на доктора и выдать докУмент по всей форме"!
"Как вариант подходит, хотя если подумать, неизвестно кто кого аттестовать должен, профессора Олю или она – их".
Москва, Кремль.
30 Июля 1937 года, 18:30.
– Что это мы всё, Алексей, о магазинах, буфетах, концертах… – Киров садится на свою любимую скамейку с видом на Москву-реку и стучит ладонью по сиденью рядом с собой. – это лишь средства, чтобы привлечь людей, занятых работой, хозяйством, детьми и привести их к тебе. Вот с
– Ничем. – Согласно киваю головой.
– В этом году будет уже двадцать лет как мы живём в стране Советов, – Киров всем корпусом поворачивается ко мне, его глаза горят. – казалось бы, зачем что-то менять, люди стали жить лучше, страна развивается. Живи и радуйся, так нет: на смену Центральному Исполнительному Комитету идёт двухпалатный Верховный Совет, голосование станет равным и тайным. Зачем это? Ответь.
"Что ж и отвечу… не у каждого есть такая возможность – обсудить с членом Политбюро свои мысли".
– Думаю, что в руководстве партии увидели, что вся власть в советах и исполкомах перешла в руки небольшой группы партийных бюрократов. Эти группы формируются по признакам личной преданности, коммунистические идеалы для них – пустой звук. Они за эти двадцать лет сформировались, окрепли, вышли на уровень ЦК и недавно попытались захватить власть в стране…
– Именно!
"А ещё через двадцать лет новую поросль партократов пропалывать было уже некому"…
– … вот поэтому новая Конституция и должна провести разделение исполнительной и законодательной власти, а выборы – поставить барьер перед этими группами по проникновению в них.
– Удивил ты меня, Алексей, – широко улыбается Киров толкает меня в бок. – хотел тебе ликбез устроить, думал закопался ты в своих проводах да лампах, закрылся от жизни в своём закрытом СКБ, а ты, оказывается, глубже понимаешь что происходит в стране, чем многие партийные работники. А уж так кратко выразить самую суть… Удивил.
– Спасибо, Сергей Миронович, тогда уж разрешите воспользоваться такой возможностью и проянить для себя некоторые непонятные вопросы.
– Задавай, не тушуйся, давно мы по душам не разговаривали.
– В новой Конституции подтверждено право республик на выход из СССР, зачем это сделано? – Голос в конце предательски дрогнул.
– Закономерный вопрос… – Киров снимает фуражку, кладёт её на скамейку рядом с собой и проводит рукой по густым волосам. – в самом деле, у нас и нынче хорошего учебника по истории, тем более недавней, нет. Поэтому начну издалека. Ты, Алексей за молодостью лет не помнишь какая обстановка сложилась в России перед революцией, в шестнадцатом году: по стране, особенно по окраинам империи, прокатились национальные восстания. В Туркестане, например, в них участвовали сотни тысяч человек, но и на Кавказе, хоть они и были меньшими по численности, но число самих восстаний было огромным. Февральская революция только подлила масла в огонь: уже в самой России, на Украине, в Белоруссии, на Урале и в Поволжье возникли массовые националистические политические движения, которые стали основой для национальных автономий. Закавказье практически отделилось. После Октября к национальному конфликту добавился классовый… Началась гражданская война, иностранная интервенция с большим трудом нам удалось победить, но от огромной страны осталось всего несколько областей. Что делать дальше?